Избранные публикации журнала за 2012-2015 гг. в рубрике
"Архив"
Игорь Гаврилов, Елена Пономарёва
Николаевская любовь Эдуарда Багрицкого
Безудержно талантливый, обаятельный, неожиданный, «форменный хулиган» – это всё о поэте, переводчике, журналисте Эдуарде Багрицком, яркой фигуре литературного движения причерноморского юга 20-х годов советского времени.
О нём успели оставить воспоминания многие современники. Два месяца пребывания поэта в Николаеве тоже потянули за собой череду меморий, эпистолярий и... мифов.
Яков Зиновьевич Городской – поэт, публицист, переводчик – работал секретарём николаевской газеты «Красный Николаев». Приезд Багрицкого, «матроса, бродяги, мушкетёра», для него был событием огромного масштаба. В воспоминаниях Городского читаем: «Тихие кварталы прибугского города пристально всматривались в эту высокую фигуру, драпировавшуюся в нечто среднее между кавказской буркой и мексиканским одеянием – заранэ. Седеющую голову венчала грозная папаха.
Почти бутафорские краги дополняли наряд милого Эдуарда». Воспоминания Касьяна Михайловича Федулова, газетного репортёра, иные: «...в комнату вступил высокий, немного сутуловатый молодой человек. Густая подстриженная шевелюра создавала впечатление, что он – в берете. Он был одет так, как тогда многие ходили летом в рабочем городе Николаеве: синяя, выгоревшая на солнце сатиновая рубашка на выпуск, тонкий кавказский ремешок, хлопчатобумажные брюки и сандалии на босу ногу». Лёгкость одежды и отсутствие багажа создавали впечатление, что поэт приехал в наш город на несколько дней.
Широко известный литературный анекдот подтверждает эту версию: «Однажды в августе 1923 года он сильно выпил в компании, и его товарищ, поэт Яков Бельский, редактор газеты «Красный Николаев», решил над ним подшутить. Бельский погрузил его, мертвецки пьяного, на пароход и увёз к себе в Николаев».
Яков Михайлович Бельский – художник, писатель. До 1922 года служил в ЧК. К этому смутному времени относится эпизод альтернативной биографии молодого Валентина Катаева, который служил в Добровольческой армии на лёгком броненосце «Новороссия». После ранения оказался дома в Одессе, где стал участником офицерского заговора, за что был арестован. Именно Яков Бельский, помнивший Катаева по его выступлениям в одесских литературных кафе, освободил его с братом Евгением, тогда как остальных заговорщиков расстреляли осенью 1920 года. Из ЧК Бельский ушёл по морально-этическим соображениям. Работал редактором «Красного Николаева», потом заместителем редактора журнала «Крокодил». Арестован как троцкист и террорист, руководитель антипартийной группы пролетарского журнала, распространитель эпиграммы:
Рукой всесильного сатрапа
Не стало РАППа.
Не радуйтесь! Хоть умер РАПП,
Но жив сатрап.
5 ноября 1937 года приговорён к высшей мере социальной защиты (расстрелу), приговор приведён в исполнение в тот же день.
Но в августовский день 1923 года все герои нашего повествования ещё живы. Яков Бельский, «весёлый, загорелый редактор в щегольском сером костюме и крагах вошёл в репортёрскую и представил нового сотрудника. С улыбками и приветствиями мы пожимали широкую ладонь гостя, а кто-то издалека даже попробовал процитировать: «Я, изнеженный на пуховиках столетий, протягиваю тебе свою выхоленную руку...». «Ша! – сказал Бельский. – Будем работать» (К. Федулов).
Конечно, Эдуард Багрицкий прибыл в Николаев не по недоразумению. Его здесь ждали. Заранее была напечатана афиша:
Сегодня
25 августа 1923 года
вечер поэзии
Варенье съешьте – банку оставьте.
Нечто о новой и старой поэзии.
При участии Э. Багрицкого, основателя и мастера южно-русской школы поэзии.
Доклад т. М. Гуса.
Все современные поэты. Истинная поэзия революции.
Борьба на два фронта.
Начало в 9 часов вечера.
Билеты продаются в кассе 1-го Госкино, а в день вечера
в Эрмитаже.
Театр «Эрмитаж» располагался по адресу: Спасская, 41 (ныне Каштановый сквер), был похож на «пустую спичечную коробку», по меткому определению сатирика журнала «Бурав». 
Погода была не летняя. Ветер и сильный дождь напоминали о надвигающейся осени. Публики собралось мало, в основном это был испытанный «контрамарочный» народ, который не испугала афиша. «Местный Цицерон» (докладчик Михаил Семёнович Гус) пояснил, что «варенье – это содержание, а банка – форма, на которую можно наплевать. Потом настала очередь Эдуарда. Он читал стихи десятков поэтов. Читал наизусть. Читал прекрасно. Не вступая в полемику с оратором, Эдуард, по сути, разбил его стихами, где содержание и форма гармонично дружили. Мы покидали «Эрмитаж». Выторг от сбора был смехотворный...» (Я. Городской).
По-видимому, именно это обстоятельство натолкнуло Я. М. Бельского на мысль о временном трудоустройстве Багрицкого – как-то компенсировать ничтожную прибыль от вечера в «Эрмитаже».
Тем более что секретарь Я. Городской уходил в отпуск. Редакция газеты «Красный Николаев» в то время находилась в шикарном особняке – бывшем доме Б. Л. Вимута на Соборной улице (дом стоит до сих пор – большое трёхэтажное здание с осыпающимся декором). Кабинеты успели украсить «буржуазной роскошью» – коврами и картинами, позаимствованными из запасников музея изящных искусств имени В. В. Верещагина (К. Федулов). Поселился поэт у друга – Якова Бельского, который жил неподалёку, на Никольской, 42 – в бывшем особняке Елизаветы Петровны, жены отставного полковника, гласного Городской думы М. П. Присеки.
Как редакторский работник Багрицкий оказался совершенно беспомощным. «Приходили рабкоры. Беседы и стихи вытесняли всё. А типография требовала материалы. Гранки, репортёрские заметки ждали правки. Наплывали телеграммы. Эдуард тихонько уходил из редакции», – вспоминал Я. Городской. Свою бесполезность в редакции поэт компенсировал частыми выступлениями перед аудиторией. «Эдуарда уже знали на всех предприятиях Николаева. В этот город часто приезжали поэты, но ни один из них не был таким близким рабочей аудитории» (Я. Бельский). «Эдуард сразу пленил нас своей манерой чтеца, своей торжественной сосредоточенностью. Стены скромного клуба раздвигались, Соборная улица превращалась в поэтическую Фландрию, по которой свободным менестрелем странствовал наш чудаковатый гость» (Я. Городской).
Городскому пришлось прервать свой отпуск и вернуться к своим секретарским обязанностям. Зато в газете начали регулярно появляться стихотворения Багрицкого. Одно из них так и называлось – «Николаев»:
Камыш и волны, чайки и далёкий
Скалистый берег, баржи и лиман...
Где ты, Ингул? Где твой размах широкий,
И стаи рыб, и сети, и туман...
С нашим городом уже цитируемый литературный анекдот связывает и романтическую историю: «Между тем, он познакомился с красивой девушкой, которая им очень увлеклась. Эдуард Георгиевич умел влюблять в себя дам и некоторое время прожил у неё. А когда мать этой девушки захотела выяснить законность их отношений, принёс справку, что они являются мужем и женой. В те времена даже газета могла выдать такую справку». В том, что справка была «липовой», написанной другом Яковом, долгие годы считалось неоспоримым фактом. Знала об «интрижке» и законная жена Эдуарда Багрицкого – Лидия Густавовна Суок. Их брак был зарегистрирован в Одессе в 1920 году. Дочь Мария умерла в младенчестве от истощения, рос сын Всеволод. Слухи о николаевском приключении Эдуарда докатились до Одессы, и Лидия Густавовна, которая раньше достаточно снисходительно относилась к романтическим увлечениям мужа, экстренно приехала в Николаев и увезла его домой.
В том же 1923 году Валентин Катаев написал о Багрицком рассказ «Бездельник Эдуард». В нём – живое повествование о друге, а не елей поздних воспоминаний: «Он был страшно беден, этот долговязый поэт, попавший в переделку неожиданных событий. Страшный лентяй, плут и авантюрист, он был достойным учеником своего легендарного учителя, славного мэтра Артюра Рембо. И хотя ему было не суждено торговать неграми, он не без успеха занимался другими делишками в том же духе... В самое короткое время он перепробовал изрядное количество профессий – от собственного военного корреспондента радиотелеграфного агентства до заведующего красноармейским клубом. Но отовсюду его выгнали, так как ни на какую работу он не годился. Он умел лишь писать великолепные стихи. Но они-то как раз никому и не были нужны...» (В. Катаев).
Склонность к авантюризму и плутовству отметил проницательный Катаев, близко знавший Багрицкого. И это очень важно для понимания истинной подоплёки происшедшего «казуса» – фактического двоежёнства Эдуарда Георгиевича. С точки зрения нравственности он совершил вещь совершенно недопустимую.
Через много лет вдова поэта, сама к этому времени пережившая немало – репрессии, карагандинскую ссылку, гибель сына Всеволода на фронте, – взялась за составление сборника памяти мужа. Она собирала неизданные и не вошедшие в сборники стихотворения, воспоминания, письма. 19 июня 1968 г. Лидии Густавовне написал Касьян Михайлович Федулов, в это время журналист «Южной правды»: «Мне сообщил Михаил Семёнович Гус (тот самый «николаевский Цицерон» в 1923 году во время выступления в «Эрмитаже» сравнивший поэзию с банкой варенья. – Авт.), что Вы собираете материалы памяти дорогого Эдуарда. Я был с ним знаком, мы с ним ежедневно встречались, когда он в августе – октябре 1923 года жил в г. Николаеве, где я работал в редакции газеты «Красный Николаев». По просьбе Багрицкой Федулов собрал неопубликованные в сборниках произведения поэта, написал воспоминания «Обаятельный Эдуард».
В одном из писем Лидия Густавовна поинтересовалась: «Не знаете ли Вы или Ваши современники чего-нибудь о девушке Поле Пона. У её мамы был домик в Николаеве, и Багрицкий даже жил у них на правах мужа Поли. Может быть, она и сейчас в Николаеве и могла бы вспомнить, как что было, и записать или рассказать Вам... Причём забудьте, что я жена, и напишите всё, как было, без умолчаний. Я не ревнива, а для истории нужны и любовные увлечения поэта».
К. М. Федулов в ответном письме сначала очень дипломатично и осторожно порассуждал на тему о том, нужно ли знать о личной жизни известных деятелей культуры, но затем с готовностью написал, и что сам знал, и что вспомнил «товарищ, ныне живущий в Киеве», а дальше пустился в свободное плаванье фантазии и домыслов.
В сжатом виде эта версия выглядит таким образом: в Николаеве жили две сестры Пона. Старшая Полина, известная под псевдонимом Лина По – танцовщица и скульптор. Младшая Мария, по слухам, и вышла замуж за Багрицкого, но «что касается «свадьбы», то у Я. Бельского не раз собирались гости. Возможно, что Эдуард сидел тоже за столом и его дамой была Мария. Много ли надо, чтобы создать версию!» На самом деле «версию» создал сам Федулов. Лина По – это псевдоним Полины Михайловны Горенштейн, танцовщицы, балетмейстера, скульптора. Её жизнь и творчество никоим образом не связано с Николаевом (кроме возможных гастролей на сцене Николаевского театра революционной сатиры, на которую допускались и эстрада, и физкультурный танец).
В Николаеве на улице Малой Морской, 44 (квартал между Рыбной и Пограничной) в небольшом домике в 1923 году жил бывший крестьянин с. Чемериского Киевской губернии 
Звенигородского уезда Чижовской волости Иван Семёнович Пона с женой Матрёной Исаковной и детьми: сыном Александром (20.02.1900), дочерьми Марией (14.08.1901) и Пелагеей (6.05.1904). Младшая дочка была наречена Пелагеей, как требовала того христианская традиция, но самой ей, видимо, нравилось более современное имя – Полина. Навряд ли мы когда-нибудь доподлинно узнаем, как познакомились Полина Пона и Эдуард Багрицкий. Возможно, юная почитательница таланта поэта подошла к нему после выступления. Не исключено, что принесла свои стихи в редакторскую комнату на Соборной, где Багрицкий принимал рабкоровцев. Эдуард Георгиевич пользовался успехом у женщин, которых не оставляли равнодушными ни его неординарная внешность, ни его талант и обаяние. «Эдя был неплох в расстёгнутой рубахе, с серой чёлкой, падающей на глаза (З. Шишова).
Но не все романтические отношения заканчивались регистрацией брака. В государственном архиве Николаевской области хранится книга ЗАГСа с записью: «Заключили брак 17 сентября 1923 года Эдуард Георгиевич Багрицкий (21.10.1896, Одесса), журналист, и Полина Ивановна Пона (6.05.1904)».
Лидия Густавовна Багрицкая увезла своего мужа в Одессу в октябре 1923 г., вернув в лоно официальной семьи. Чем закончилась эта история для Полины? Её имя нигде более не упоминается. По слухам, брак уже женатого в Николаеве стал возможным только при содействии такого всесильного человека, каковым являлся бывший чекист, редактор «Красного Николаева» Яков Михайлович Бельский.
В 1924 г. и он неожиданно исчезает из Николаева и почти одновременно с Багрицким появляется уже в Москве. Николаевский роман поэта-птицелова со свадьбой в финале оказался реальностью. Но, может быть, правы те, кто считает, что личная жизнь известных личностей не должна становиться достоянием читателей? А может, наоборот? Становятся понятными образы и метафоры в строках стихотворений, более близкой, лишённой забронзовелости биография «поэта жизнерадостного большевизма», так называл Багрицкого Юрий Олеша. Он входил в жизнь многих именно так, как должен входить поэт, – дыханием морского воздуха и прелестью южной ночи.