Елизавета Олеговна Безушко
Елизавета Безушко родилась и живёт в Николаеве. Сейчас она студентка 2 курса Черноморского университета им. П. Могилы. Она пишет стихи и прозу, увлекается историей немого кино и японской культурой. Публикуется в журнале "Юность", литературно-общественном журнале «Голос Эпохи», интернет-журнале "Николаев Литературный". Участник ІІ Международного литературного конкурса "Верлибр", номинант премии "Писатель года- 2015"
Чай без сахара
В последнее время она стала пить чай без сахара, хотя нельзя сказать, что её жизнь стала намного слаще. Задумчиво обхватив чашку пальцами обеих рук, Роуз окинула взглядом свою крохотную и сверкающую от чистоты кухню. Тут явно остро недоставало солнечного света. Почти так же, как самой Роуз недоставало тепла. Ей показалось, что каждая вещь на кухне буквально кричит об одиночестве своей хозяйки. Идеальный порядок, который она всегда так любила, теперь казался ей лишь способом скрыть пустоту этой комнаты за блеском старательно натёртых бокалов. Впрочем, порядок не был таким уж идеальным. Вон тот бокал для вина, например, опять стоит гораздо левее, чем нужно.
Роуз подошла к шкафчику для посуды, открыла стеклянную дверцу и, аккуратно протянув руку, взялась за хрустальную ножку бокала. В такой позе она на мгновение замерла. Это прикосновение прохладного хрусталя к ещё более холодным кончикам пальцев напомнило ей тот день.
Тогда она сидела за столиком в ресторане и так же, осторожно взявшись за ножку бокала, тонкими ледяными пальцами порывисто придвинула его к себе. От неожиданного передвижения вино в бокале с нескрываемым наслаждением стало изображать миниатюрное золотистое море, которое волнами накатывало на стенки бокала, и было пронизано тусклыми отблесками люстры, висевшей над ним и освещавшей всё своим безразличным, припыленным светом.
Без четверти восемь. Что она думала, придя так рано? Хоть бы он только опоздал. А лучше бы и вовсе не пришёл! Роуз снова посмотрела на часы. На секунду ей пришла мысль, что, может быть, её часы отстают. Но затем она вспомнила, что лишь недавно относила их в ремонт. Чем ближе минутная стрелка на её часах оказывалась к назначенному времени их встречи, тем страшнее ей было оторвать от циферблата взгляд.
Ей было страшно так же, как вчера, когда она увидела его в торговом центре. Роуз приехала в Дублин на выходные и совсем не ожидала, что он тоже окажется в городе. Они не виделись пять лет с того момента, когда он сказал ей, что им лучше поставить точку, и вот теперь так неуклюже столкнулись в отделе сувениров. Её удивило и даже насторожило, что он был так искренне обрадован этой встрече.
Людные места опасны тем, что в этом потоке проплывающих мимо тебя лиц рано или поздно обязательно окажется лицо, которое ты знаешь, и которое знает тебя. И это лицо обязательно узнает тебя первым и, набрав воздуха в лёгкие, выдержит многозначительную секундную паузу, проверяя твою вежливость. Возможно, такие случаи объясняются теорией вероятности, но у Роуз была своя теория – теория неприятностей. И эта встреча ей пугающе соответствовала.
Он предложил ей встретиться этим вечером за бокалом её любимого белого вина, и она, безропотно, как когда-то раньше, повиновалась.
И вот минутная стрелка достигла назначенного времени, но его всё не было. Стрелка продолжила ход. Он опаздывает на три минуты и тридцать шесть секунд, тридцать семь, тридцать восемь… Роуз боялась увидеть, как он подходит к столику. Как улыбается, как проверяет ключи от машины в левом кармане пиджака и садится, не отрывая от неё глаз, как всегда пытаясь угадать, о чём она думает. Вот уж что она точно не хотела бы, чтобы он узнал. Зачем они встречаются? Что могут сказать друг другу? Неужели одного прохладного «здравствуй» было недостаточно?
Об этой встрече все эти годы она мечтала, но ещё больше боялась. Она была уверена, что срок любовного зелья, которое она, по-видимому, когда-то выпила, истёк и больше всего на свете боялась убедиться в обратном. Она пообещала себе, что больше не увидится с ним, а теперь бессовестно нарушает своё обещание.
Роуз помнила то чувство, когда он в последний раз захлопнул дверь её квартиры. От этого звука что-то внутри неё треснуло. Трещина была маленькая, но значительная, и Роуз понадобилась немало усилий, чтобы эта трещина не пошла дальше. Если он вновь хлопнет дверью, это что-то внутри неё больше не выдержит. Вместо трещины останутся лишь хрупкие, мелкие осколки, и ей уже никогда не удастся собрать его заново. Вот чего она боялась. И этот страх охватил её. Она никак не могла найти подходящих слов, чтобы успокоить себя, убедить пойти на обдуманный риск.
Она уже не просто боялась увидеть его в дверях ресторана. Страх перерос в дикий ужас, который она не в силах была побороть. И она сдалась этому ужасу. Глазами загнанного зверя она охватила зал, стала в спешности вытаскивать какие-то купюры, которые от волнения не могла рассмотреть, из кошелька, оставила их на столике рядом с нетронутым бокалом, и, оглядываясь, вышла из ресторана. Быстрой дрожащей поступью она поспешила от ресторана прочь. Она шла всё быстрее и быстрее, и вскоре её шаг превратился почти что в бег.
Спотыкаясь на каблуках, она бежала от этого ресторана, как от ночного кошмара, не оборачиваясь, целый квартал, пока у неё не зазвонил телефон. Они обменялись телефонами и договорились, что в случае если у одного из них не получится или ему придётся опоздать, то он уведомит об этом другого. Роуз остановилась. Номер был неизвестный. Телефон звонил долго и настойчиво, но наконец, смирился с отказом и замолчал. Она выключила его и включила лишь на следующий день. Может быть, у него не получилось прийти или же он звонил сказать ей, что опоздает. А, может быть, он уже сидел за столиком и звонил, чтобы узнать, где она. Этого она никогда не узнает.
Роуз забаррикадировалась от мира в своём номере отеля, боясь, что встретит его на улице, не входила в социальные сети, с ужасом думая о том, что он может написать ей. Смутная мысль о том, что теперь он будет добиваться встречи с ней, согревала её, хотя она не хотела себе в этом признаться. Однако её предположениям не суждено было сбыться. Необходимость поздравить коллегу по работе с днём рождения заставила её включить телефон. Он действительно звонил несколько раз: два раза после того, как она выключила телефон, с интервалом в десять минут, и один раз утром.
Она вылетела из Дублина на следующий день. Сколько часов потратила она, пытаясь принять окончательное решение, нужно ли ей перезвонить ли ему. Проведя в подобных размышлениях целую неделю, она поняла, что момент безвозвратно потерян и смирилась со своим бесславным бегством.
Роуз сдвинула бокал немного вправо и закрыла дверцу шкафа. За этот год ей удалось убедить себя в том, что она приняла правильное решение. Но в последнее время, лежа ночью в постели с открытыми глазами и прислушиваясь к шумному проспекту за окном, она снова и снова задавалась этим вопросом, ответ на который уже не был столь очевиден. Она лишила себя встречи с ним, как теперь лишает себя чая с сахаром, подумала она и взяла в руки чашку с остывшим чёрным чаем.
Ей почему-то стало нравиться ограничивать себя, лишать удовольствий, которые казались ей незаслуженными. Ей казалось, что в подобном самоотречении есть что-то красивое, но в отсутствии достойной цели, которой бы оно служило, самоотречение превращалось в скорее боязнь что-то почувствовать. Независимо от того, было бы ей от этого больно или радостно. Этот безопасный способ жизни в собственной раковине во многом её ограничивал. Он защищал её от новых страданий, но, в то же время, лишал всяких радостей. Как же так получилось, что она оказалась в плену собственных страхов? Она не была такой раньше.
Роуз подошла к окну. Осеннее красное солнце, предвещавшее ветреный день, торопилось скрыться за горизонтом. Оно любя бросало прощальные лучи на окна домов напротив, витрины магазинов и стекла заднего вида проезжающих автомобилей, чтобы напоследок увидеть в них своё отражение. Один из таких лучей упал на лениво крутящийся металлический флюгер на одной из крыш вдалеке и, отразившись от него, вдруг ослепил её.
Эта вспышка, внезапно осветившая её кухню, помогла ей принять быстрое, но верное решение. И от неожиданности у неё вырвалось:
- Где же эта сахарница, чёрт возьми?
* Картина Liz Steel "CUPPA TEA TIME: JAPANESE EVENING MIST"
* * *
Ты позвонила мне
Послышалась мелкая барабанная дробь. С таким звуком первые дождевые капли, неумело и стремительно падая свысока, разбиваются о хрупкие осенние листья, грациозно двигающиеся в такт ветру. Акация издала недовольный, тихий скрип и стала качать головой. Дробь участилась, превратившись в какой-то усложнённый барабанный рудимент, словно предвещающий чьё-то появление.
Пошёл настоящий сильный дождь. Продолговатые серебряные нити стали падать, запутываясь в ветках тополей, заставляя кусты вздрагивать, а воробьёв испуганно перелетать с места на место. Казалось, стоило потянуть за эти нити, и тучи, как клубки ниток, распустились бы сами собой. Но никому не приходило это в голову, и потому дождь продолжал идти, прошивая между собой небо и землю по начерченной кем-то линии горизонта. Листья же продолжали покорно падать, а лужи – чувствовать себя океанами, ждущими своих первооткрывателей. Многоэтажные дома краешками окон украдкой заглядывали в них, словно в зеркало. Голуби сидели на крышах, любопытно наблюдая за снующими по городским улицам зонтиками.
– Опять дождь. Второй раз за сегодня,- подумала Дебора.
Последние полчаса она провела сидя в кресле, поджав ноги и внимательно слушая голос подруги, который доносился к ней через тысячу миль из телефонной трубки. Она любила болтать с Виржинией, хотя чаще выступала в роли слушателя, чем собеседника. И всё же ей было ужасно жаль, что это был единственный голос, который она заслужила в это воскресное промокшее утро. Одной рукой она обхватила колени, а другой опёрла голову.
Ей было грустно от того, что шёл дождь, а ещё от того, что завтра наступит очередной понедельник. Она думала о том, что с приходом осени ночи становятся длиннее, а выходные – короче. Наверное, поэтому любой переход через Рубикон, запланированный на субботу или воскресенье, неизменно переносится на следующие выходные, и так до скончания времён. Дебора вспомнила о стопке непрочитанных рукописей, оставленных ею на рабочем столе в пятницу. Встряхнув чёлкой, словно недовольный жеребёнок, она попыталась выбросить эту мысль из головы. Но это ей не удалось, и она поняла, что нужно срочно чем-то себя занять.
Спать она больше не могла, хотя встала ужасно рано для воскресения. В гостиной несколько минут не умолкал телефон. Кто-то упорно добивался, чтобы трубку всё-таки подняли, и ему это удалось. Она до последнего надеялась, что на том конце провода всё-таки отчаются с нею связаться, однако телефон определённо решил занять пустующее в выходные место будильника. Выбраться дождливым утром из одеяла так рано для Деборы было сродни выходу в открытый космос.
Наконец она нехотя покинула уютную атмосферу одеяла, резким движением сбросив его с себя. Первыми преодолели линию Кармана, где кончается атмосфера Земли и начинается космос, её ноги, беспомощно свесившись с кровати. Но затем, приложив немало усилий, и её голове всё же удалось оторваться от такой мягкой и удивительно удобной по утрам подушки. И вот космический аппарат «Дебора» оказался в слепящей ярким утренним светом термосфере. Бурча что-то непонятное даже ей самой, она поспешила босыми ногами по холодному полу к телефону.
До чего же было обидно убедиться в том, что кто-то ошибся номером! С телефоном в последнее время творилось что-то странное. Уже несколько раз за последние два дня ей звонили люди, ожидавшие услышать не её голос, и даже она один раз попала не туда, куда собиралась дозвониться. Скорее разозлившаяся, чем расстроенная, Дебора побрела обратно в кровать, но вновь уснуть не получилось. Пришлось встать и приготовить себе кофе. Потом она хотела сделать себе завтрак, но тут ей на глаза попалась книга, лежавшая на прикроватном столике, чья последняя глава уже давно ждала подходящего неторопливого воскресного утра.
Дочитав книгу, она решила, что нужно сделать хоть что-то полезное. Например, приготовить что-нибудь. Она любила готовить и всегда считала, что делать это нужно по зову вдохновения, которое по каким-то причинам покинуло её в последнее время. Она вспомнила о тех «мадленках», которые пробовала у Вирджинии на прошлой неделе, и подумала, что где-то у неё даже найдётся липовый чай. Это поможет ей скоротать выходной, достойный французского писателя. Надо позвонить и узнать рецепт.
Дебора дозвонилась, и, погрузившись в старое кресло, болтала с подругой, где мы её и застали. Она как раз внимательно слушала очередную историю Вирджинии о том, как та забыла дома очки, вылила на кого-то кофе, споткнулась на улице «ни обо что» и опять забыла купить корм для своего кота. Когда же эта история, наконец, закончилась, Дебора, опасаясь, что за ней последует следующая, поспешила сказать подруге, что ей нужно срочно выгулять пса, потому что Буши смотрит на неё с явным недовольством.
Это было правдой лишь отчасти. У Деборы действительно был пёс Буши. Он отдалённо напоминал джек-рассел-терьера, его правый глаз украшало шоколадное пятно, но хвост был загнут наподобие улиточной раковины. Но сейчас он крепко спал на ковре у её кровати и вряд ли обрадовался бы предложению прогуляться в такую погоду. Однако эта причина удовлетворила её подругу, и телефонный разговор был окончен. Дебора посмотрела на пса. Ей всегда хотелось разбудить его, когда он так сладко спал, но она каждый раз перебарывала это странное эгоистичное желание.
Тут она вспомнила, что, проболтав с подругой час, так и не узнала рецепт, и второпях набрала номер:
- Джинни, я ведь забыла у тебя узнать рецепт того печенья… «Мадлен», да? Которое Прусту так нравилось,- протараторила она в трубку, не успев услышать голоса подруги.
- Здравствуй, Дебора.
Пауза, достойная театральной сцены, повисла в воздухе. Это был голос, который она менее всего ожидала услышать. Голос, который взывал из её прошлого, был её прошлым и теперь обращался к ней. Первым, что пришло ей в голову, было положить трубку. Но её узнали, значит, это было бы грубо. А, может быть, она ошибается? Нужно переспросить. Проглотив волнение, Дебора набрала в лёгкие воздуха.
-Кэри? – тихо выдавила она из себя, словно повторяя чей-то вопрос.
- Удивлена слышать меня?
Это он. Ещё не поздно положить трубку. Или поздно? Этого не может быть.
- Но я ведь звонила Вирджинии…- сказала она, думая вслух.
- Нет, ты позвонила мне.
Дебора не расслышала, на каком из этих слов он поставил ударение: «ты» или «мне», но его интонация показалась ей несколько самоуверенной и зацепила её. Как ему так легко и быстро удаётся её злить? Эта злость помогла ей взять себя в руки.
- Что ж, наверное, я перепутала какую-то цифру, я собиралась позвонить своей подруге…
- Да, Вирджинии, я так и понял, - прервал он её.
Вечно он строит из себя умника. И с чего это он решил, что может перебивать её?
- …и вовсе не собиралась побеспокоить тебя, Кэрри, - продолжила она голосом прерванного обиженного оратора.
- Что ты, ты совсем меня не побеспокоила. Наоборот, я очень рад, что ты перепутала какую-то цифру и дозвонилась мне.
Последняя фраза звучала значительно мягче всех предыдущих и вновь сбила Дебору с намеченной ею стратегии. И как ей ответить на это? Она ведь этому совсем не рада. Но не стоит говорить об этом вслух. Не так её воспитывали в детстве. И она не придумала ничего лучше, чем:
-Раз уж я тебе случайно позвонила, узнаю... Как у тебя дела? – сказала она псевдо-беззаботным голосом и прикрыла ладонью глаза, прячась от собственного глупого вопроса.
На том конце послышался лёгкий, рассекречивающий её неловкость смешок.
- У меня - скорее неплохо, а как у тебя?
О нет. Она совсем не собиралась обсуждать с ним свои дела. Этот разговор нужно поскорее закончить.
- У меня? У меня – отлично. Знаешь…Знаешь, на этой неделе на редкость дождливая погода, - неуклюже вывернулась она.
- Да, совсем не похоже на осень, - заметил он иронично серьёзным тоном.
Теперь он смеётся над ней. Этот разговор уже давно пора было завершить.
- Послушай…Кэри, - она произнесла его имя после секундной паузы, словно всё ещё не могла поверить, что обращается к нему, - я действительно позвонила тебе случайно. Я ведь никогда бы не…- и она осеклась.
-Никогда не позвонила бы мне? – продолжил он за неё, - Спустя три года для меня это не новость.
- К тому же, мне нужно срочно позвонить Вирджинии, - продолжила она, намеренно пропустив его слова мимо ушей.
- Чья-то жизнь зависит от рецепта печенья?
- А как ты…? Ах, да. Разве ты не понимаешь, что я вежливо пытаюсь закончить разговор?- вдруг взорвалась она от его последнего колкого замечания, - Будь у тебя хоть немного такта, ты бы помог мне закончить звонок, которого я совсем не хотела.
- Как легко тебя вывести из себя, - заметил Кэри, - У меня хватило такта не заметить того, что ты не хочешь продолжать этот разговор. Но это не значит, что этого не хочу я. Я давно тебя не слышал.
В его манере было начинать любую свою реплику резко, словно пытаясь вызвать собеседника на словесную дуэль, а заканчивать извиняющееся мягким тоном, заглаживая впечатление от сказанных до этого слов. И впечатление от его последних слов, сказанных таким приятным бархатным голосом, оказывалось настолько сильным, что на него почти никогда не обижались. Раньше это всегда срабатывало и с ней, но теперь она решительно сопротивлялась.
- Теперь ты меня услышал. Рада, что чем-то смогла тебе угодить. Я просто положу трубку, хорошо? Прощай, Кэри, - и Дебора была действительно настроена положить трубку, но она чувствовала, что их разговор ещё не окончен. Что-то ещё осталось невыясненным, нечётким, что-то требовало разъяснения. И тут она услышала быстро произнесённые им слова:
- Дебби, постой, я ведь ещё не спросил, как поживает Буффи.
Вот чего не хватало: чтобы он проявил себя. Чтобы за оболочкой человека, которого она любила, показался тот, настоящий человек, которого она бросила. С его оболочкой ей всегда было тяжелее разговаривать, потому что каждую секунду она убеждала себя, что на самом деле это вовсе не оболочка. Но стоило ему проявить настоящего себя, как эту разницу больше невозможно было не замечать. Слишком ужасающе резкий, раздражающий и безнадёжный контраст. И когда настоящий Кэри вновь становился Кэри, которого она любила, то для неё в каждом его движении, слове, жесте, словно через пергамент просвечивался тот, настоящий.
Когда-то в издательстве она работала с раритетными старыми рукописями, и потому не понаслышке знала, что пергамент, хоть и незаменим в реставрации, сам по себе материал довольно хрупкий и тонкий. И потому она боялась, что когда-нибудь какой-то резкий поступок или острое слово порвут пергаментного Кэри, которого она так любила, и вместо него окажется чужой человек, с которым она не сможет быть вместе. Так и случилось.
Она всегда помнила, из-за чего они расстались. События, ничего для нас не значившие, со временем превращаются в пылящиеся в хранилище памяти факты. Но события, которые значили для нас много, сопротивляются коррозии времени. И если какие-то детали и, к сожалению, покидают нашу память, в ней навсегда остаются чувства, которые мы испытывали в тот или иной момент. Вы можете сказать: «Я уже не помню, какого цвета было нырявшее в море заходящее солнце в ту минуту, но помню то ощущение счастья». Дебора всегда помнила то чувство и причину, по которой они расстались. И вот, наконец, он сбросил с себя те рваные обрывки пергаментного себя, за которыми от прятался в начале их разговора, и теперь они могут разговаривать честно.
- Ты ведь прекрасно знаешь, что его зовут Буши. Он поживает прекрасно и, конечно же, не благодаря тебе.
- Я знал, что тебе захочется это обсудить. Мне же интересно вот что: не переменила ли ты своего мнения, - он пытался скрыть за ироничной интонацией свою раздражённость.
- Какого мнения?
- Что этот волосатый блохастый комок оказался для тебя дороже любимого человека.
- Прекрати! – повысила голос Дебора, и затем продолжила искусственно-пафосным тоном, - Дело было вовсе не в нём. Просто ты уже не тот, кого я любила.
- Я всё это уже слышал! Это всё удачная иллюзия, которую ты придумала и сама же в неё искренне поверила. Не знаю, что тебе всё время мерещилось и мерещится до сих пор, но я не изменился ни на йоту! – деланное спокойствие, за которым он пытался укрыться, разлетелось на тысячи осколков. Последние слова он уже почти кричал. По сравнению с его ироничным, излишне вежливым и скользящим от одной темы к другой голосу в начале их разговора, этот голос был разозлившийся, негодующий, но живой. Дебора услышала досаду, с какой из него вырвалась последняя фраза, и это почему-то тронуло её. В гневе он всегда казался ей особенно прекрасен.
Кэри в свою очередь замер, испугавшись и удивившись своему крику, и решил снизить накал, добавив:
- Ну, разве что чуть-чуть изменился. Я сбрил бороду.
На том конце провода послышался не успевший вовремя быть пойманным печальный смех.
- А ты изменилась? – повернул он разговор в её сторону.
Дебора вновь сбилась с намеченной стратегии разговора. Она посмотрела на проснувшегося Буши и после паузы ответила:
- Да. Я научилась жить без тебя – и необычайно удивилась своей смелой лжи.
- Красиво, но неправдоподобно, - мягко заметил он.
- Это не твоё дело. Я приняла решение, и я его не изменю, - резко ответила она.
- Ты готова принести своё счастье в жертву принципиальности?
- О каком счастье идёт речь? С человеком, который выбросил из дома живое существо?
Она не раз представляла себе этот разговор. Придумывала за него реплики, пыталась подобрать достойные аргументы в свою защиту. Он ушёл из её жизни, и его последние шаги превратились в многоточие, которое она силилась превратить в точку. И вот ей представилась возможность это сделать.
Она сказала правду. Она не привыкла менять уже принятые решения. И когда в тот весенний вечер Дебора, почувствовав себя разочарованной и преданной, сказала, что не хочет его больше никогда видеть, она приняла решение. Она отказывалась верить в то, что сожалеет о сказанном сгоряча. Хотя эта мысль нередко мучила её, в глубине души она признавалась себе, что и сейчас поступила бы так же. И эта мысль мучила её ещё больше.
Тогда, три года назад, Дебора принесла домой щенка. Он лежал под деревом у соседнего дома, уткнувшись холодным носом в правую лапу. Он был слишком породистым, чтобы казаться бездомным, но слишком грязным и худым, чтобы походить на домашнего пса. В детстве у неё никогда не было собаки, и в целом её любовь к животным сводилась к желанию не навредить и помочь в случае теоретической острой необходимости. Но, увидев этого щенка, Дебора вдруг почувствовала, что просто должна забрать его домой. Словно там, под деревом, лежал её лучший друг и ждал, что она поможет ему.
Скрестив пальцы, она ждала, что никто не откликнется на объявление о найденном щенке, которое она подала в газеты и развесила в округе. Буши (так она решила назвать щенка) в благодарность за спасение от печальной участи был настроен чрезвычайно дружелюбно, но даже эта искренняя дружелюбность раздражала Кэри. Само существование щенка в доме приводило его в истерику. Он решил играть роль совести Деборы. Кэри постоянно напоминал ей, что она приютила чужого пса, и кто-то сейчас ищет этого щенка. Что он не сможет полюбить её так, как любил своих прежних хозяев.
В общем, чем скорее она вернёт его, тем лучше. Последнее было его главным заветным желанием. Дебора знала, что в какой-то степени он прав, но даже не представляла себе момент, когда ей придётся отдать Буши обратно. К счастью, его прежние хозяева не объявлялись.
Она старалась сглаживать острые углы, следя за щенком, который без злого умысла то и дело готов был напакостить. Деборе не хотелось дать Кэри повод вновь взорваться и напомнить ей о договоре, который она нарушает. Но однажды она не заметила, как Буши пробрался в кладовую и с детским восторгом сгрыз мужской туфель. Туфель из его любимой пары.
- Я просил тебя избавиться от него как можно скорее! – воскликнул он.
Этим все и кончилось, но когда на следующий день Дебора вернулась с работы, Буши дома не оказалось.
-Я его не выбросил, а отнёс в приют,- начал было объяснять Кэри, крепче прижав телефонную трубку к лицу.
- Это не важно. Ты избавился от него, потому что он нарушал гармонию в мире комфорта, в котором ты живёшь. Где всё делается для тебя, так, как тебе нравится и как тебе удобно. В этом мире нет ни для кого места, кроме тебя одного. Ты выбросил щенка, потому что он испортил тебе туфель. Стоило ему причинить тебе малейшее неудобство, как ты тут же вычеркнул его из своей жизни. А если бы у нас был ребёнок и он не давал бы тебе спать по ночам или разлил бы чай тебе на брюки, ты тоже выбросил бы его на улицу?
Дебора говорила разгорячено и быстро, словно знала этот монолог на зубок, и Кэри не мог вставить и слова. Но тут он прервал её:
-Не перегибай палку, нельзя сравнивать ребёнка и щенка. Ты не посоветовалась со мной, когда решила завести животное. Для тебя в моей жизни всегда было место, но насчёт всякой живности я согласия не давал. Мы ведь, кажется, договорились с тобой не заводить детей и животных. Но ты всё равно сделала так, как захотела.
Он не слышит её. Он не слышит главного.
- Хорошо, - вновь начала Дебора, - помнишь наше последнее Рождество? Всю свою жизнь я праздновала его со своей семьёй, но ты хотел, чтобы мы провели Рождество вдвоём, помнишь? И мне пришлось отказать им, сказать, что я не могу приехать к ним. Ты не представляешь, как долго они ждут этот день, как готовятся к нему и как счастливы, праздновать этот праздник со мной. Но я лишила их этого счастливого дня. Когда ты написал мне сообщение почти что в канун Рождества, что босс пригласил тебя отпраздновать Рождество с его семьей, в его шикарном особняке, я подумала, что ты шутишь.
Потом я подумала, что ты врёшь, и позвонила тебе, чтобы услышать твой голос и убедиться в этом. Но ты не взял трубку. Ты ведь написал мне, Кэри, ты даже позвонить мне не смог! Я до сих пор не знаю, с кем ты провёл это Рождество, и никогда тебя об этом не спрошу, но я провела его одна.
- Ты могла поехать к своей семье, - виноватым голосом произнёс Кэри.
- Мне было так стыдно, - уже более спокойно, словно размышляя вслух, продолжила Дебора, - так стыдно перед ними, что я…обозналась. Я думала, что ты-то самое лицо в толпе, так думало моё сердце. Вернее, оно и вовсе не думало, оно знало. И сомнения, которые закрались в него, просто разрывали меня. Поехать к своей семье… После того, как я отказала им, сказав что проведу Рождество с тобой, как бы это выглядело? Нет, то Рождество ты мне точно испортил.
Тут Дебора затихла, ожидая, что после её слов, последует пламенный монолог Кэри, его версия. Но всё, что она услышала от него после долгой паузы, было:
- Меня действительно пригласил босс. Я не мог ему отказать, мне очень жаль.
Очень жаль. Всё, что он смог выдавить из себя. Всё, что нашёл нужным сказать.
- Знаешь, когда мы расстались, и я наконец-то смогла объясниться с родителями, мама сказала мне: «Зачем тебе мужчина, который не хочет быть с тобой в Рождество?».
- Но ты ведь меня простила, дала мне второй шанс, - сказал Кэри своим прежним обворожительным, мягко убеждающим голосом. Видимо, он снова решил быть дружелюбным, - Я и не думал, что этот щенок способен нас рассорить.
- Меня учили, что людям всегда нужно давать второй шанс, но никогда не давать третий. Этот щенок стал моим другом, а ты не понял этого. Ты всегда не очень хорошо меня понимал. Возможно, поэтому мне понадобился друг.
Кэри тяжело вздохнул в трубку. Он никогда не сопротивлялся правде, и как бы ему ни было тяжело, всегда принимал её. Это была одна из её любимых черт в нём. Деборе почему-то снова стало его жаль. Звонок из прошлого и голос в телефонной трубке, который обвиняет его во всех грехах воскресным утром. Нет, такого не пожелаешь даже злейшему врагу. А ведь он ей совсем не враг. Дебора вдруг вспомнила самый счастливый день в своей жизни. Кэри продолжал молчать и она спросила:
- Ты помнишь Бель-Иль?
В её голосе звучала такая сладкая ностальгия, что Кэри даже не пришло в голову искать в её вопросе подвох.
- Конечно, это был прекрасный месяц.
- Действительно прекрасный! – воскликнула Дебора и с удовольствием погрузилась в воспоминания, - До этого я никогда не была во Франции. Море было словно нарисовано акварельными красками. Такой умопомрачительный тёмно-синий, плавно перетекающий в мягкий бирюзовый, бывает только в волнах Бискайского залива. А чайки! Эти грациозные и бесцеремонные чайки, наблюдающие за каждым кусочком багета, который ты отправляешь в рот. А помнишь, как мы гуляли недалеко от берега и набрели на указатель? И я спросила: «Почему на указателе нет слова «счастье»? Оно непременно должно быть где-то здесь». И ты ответил…
- И я ответил: «Потому что оно здесь повсюду».
- Ты помнишь! – прошептала Дебора.
- Конечно, я помню. Счастье и вправду было там повсюду.
- Спасибо тебе, - медленно произнесла она, - спасибо тебе за этот месяц счастья.
Дебора почувствовала, что нужно срочно сменить эту дрожащую лирическую ноту на что-то более подходящее для телефонного разговора.
- Ты живёшь один? – неуместный, но волнующий её вопрос сорвался с её уст.
- Тебя это удивляет? – его голос отдалился.
Наверное, он потянулся в кресле или на стуле, на котором сидел. Видимо, его ответный вопрос показался ему самому резким, и он добавил:
- Я никогда не бываю один. Со мной всегда мои слушатели и зрители.
-Да,- вспомнила Дебора, - ты комментировал последний футбольный матч нашей сборной. Я переключала каналы и вдруг услышала твой голос. Увидишь, скоро тебя пригласят на какую-нибудь футбольную передачу экспертом.
- Уже пригласили! – торжествующе заметил Кэри, - мне всегда казалось, что ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Ты - загадка. А загадка живёт сама по себе?
-У меня есть Буши.
Этот ответ не очень удовлетворил Кэри, но Дебора прервала его на первом вопросительном звуке:
-Не задавай вопросы. Не повторяй моих ошибок.
- Как скажешь, - согласился Кэри.
Дебора вдруг почувствовала, что их разговор подошёл к концу. Сквозная тема их разговора была исчерпана, а на её фоне любая общая тема казалась слишком примитивной и пустой.
-Я думаю, мне действительно пора. Не думала, что скажу это, но мне было приятно с тобой пообщаться, - произнесённая Деборой эта шаблонная фраза имела более глубокий смысл.
- Мне тоже, - и, почему-то вдруг заволновавшись, Кэри спросил: - Но ты ведь позвонишь ещё когда-нибудь?
- Н-нет, - ещё больше заволновалась Дебора и повторила более уверенно: - Нет, не позвоню. Я и сейчас не позвонила бы.
- Тогда хотя бы ошибайся номером иногда,- пошутил он.
Дебора улыбнулась:
- Прощай, Кэри.
- Прощай, Дэбби.
Дебора положила трубку. Дэбби – так он её называл раньше. Дэбби. Она встала из кресла, в котором провела почти целое утро, и закрыла лицо руками, чтобы никто, даже она сама, не увидел, что на нём сейчас написано. Особенно глаза. Они у неё были слишком опасно выразительны.
Так неловко, так неумело она завершила их разговор. Но что ещё они могли сказать друг другу?
Вдруг тишину комнаты вновь пронзил телефонный звонок. Дебора замерла. Чего он хочет? Может, не нужно брать трубку. Соблазн был слишком велик. Она осторожно подошла к телефону и обхватила пальцами трубку.
- Да?
- Деб, я ведь совсем забыла, ты у меня хотела рецепт печенья узнать. Есть рядом ручка или карандаш? Пиши…
Вирджиния вернула её в собственную квартиру, в дождливое утро воскресенья. Он не позвонит ей. Как и она ему. Этот разговор поставил точку, о которой она так мечтала и которой так боялась. Но почему-то это была успокаивающая, мягкая точка. Почему она и сама не могла объяснить.
Наверное, потому что раньше ей казалось, что точка - это неминуемый конец всего. Место, где жизнь прерывается, край света. Но нетерпеливый, бодрый и полный жизни голос Вирджинии, который уже диктовал что-то ей в трубку, заставил Дебору впервые задуматься о том, что у неё хватит сил начать новый абзац. Эта точка всегда будет с ней, но завершая одно предложение, точка неизменно знаменует начало нового.
-Подожди, подожди, я возьму карандаш, - сказала Дебора, и, не услышав ответа, отложила трубку.
Потрепав по дороге Буши за ухо, она отправилась в соседнюю комнату, чтобы найти в ящике своего письменного стола хоть один заточенный карандаш.
*Иллюстрация - Линн Бакхэм,"Девушка, разговаривающая по телефону"