Литературный Николаев - Лариса Матвеева 2

Лариса Витальевна Матвеева

Непозволительная роскошь

повесть

...окончание. Начало тут: часть 1

До института добрались на такси, хотя Маша жила всего в трех кварталах. Невзирая на Катины протесты по поводу бессмысленной траты денег, девушка решительно заявила, что она "не намерена месить грязь модельными туфлями на шпильке и подметать тротуар французским платьем за шестьсот баксов".
– Неужто и впрямь за шестьсот долларов?! – ахнула Катя.
Маша только пожала плечами в ответ.

Платье действительно поражало великолепием: по черному велюровому фону были разбросаны еще более черные пятна с направлением ворса в противоположную сторону. Создавалось впечатление, будто Маша облачена в шкуру пантеры. Этот шедевр парижских модельеров так облегал сверху донизу фигуру, что казалось, девушка не сделает и шага, но разрез на левой стороне юбки эффектно обнажал, чуть ли не до бедра, классически стройную ножку и успешно решал проблему передвижения. Помимо перечисленных достоинств, платье было столь глубоко декольтировано, что едва прикрывало роскошную грудь, которой позавидовала бы любая топ-модель. Дорогое старинное колье из "тигрового глаза" в серебре дополняло наряд, подчеркивая необычный цвет Машиных глаз. Но лучшим украшением, несомненно, были небрежно рассыпанные по плечам тяжелые огненно-рыжие кудри. Маша была великолепна: ни дать, ни взять – вышедшая на охоту хищная кошка!

Перед входом в актовый зал решимость внезапно покинула Катю, и лихорадочное возбуждение, в котором женщина пребывала последние сутки, сменилось полным упадком сил.
Холодными пальцами она сжала руку подруги и прошептала едва слышно:
– Подожди!
Полный сочувствия взгляд Маши не требовал комментариев:
– Держись, Катюха! Страшно сделать только первый шаг. Сейчас ты произведешь фурор!

Вручение дипломов еще не началось, но все, видимо, уже были в сборе, и зал за закрытой дверью гудел, как потревоженный улей.

Нервным движением пальцев Катя оправила складки платья, свободно и изящно ниспадающие от бедер до самого пола, стыдливо скрывая ножки и, выставляя напоказ лишь носки элегантных туфелек (Машка одолжила – благо, размер ноги одинаковый). Спереди Катин наряд являл собой образец скромности: с длинным узким рукавом, закрытое под самое горло, платье выглядело бы, пожалуй, слишком просто, если бы не цвет и дороговизна материала. Но сзади... Бог мой, сзади! Сзади оно было декольтировано почти до талии! Обнаженная спина являлась на обозрение всем желающим.

На первой примерке, увидев оборотную сторону этой "медали" Катя ахнула:
– Но ведь его надо одевать на голое тело!
– Естественно! – невозмутимо прозвучало в ответ. – Застежка от лифчика выглядела бы здесь, по меньшей мере, странно!

Удивляться не приходилось – это был Машин стиль! Но Катя, проходя через весь зал к сцене, где за длинным столом сидели преподаватели факультета и представители ректората, во главе с самим ректором, физически ощущала кожей спины любопытные взгляды и готова была провалиться сквозь землю от смущения и страха.

По мере продвижения женщин к сцене, гул голосов постепенно затихал. Восхождению по ступеням сопутствовало гробовое молчание зала.
Первым опомнился декан – протянув своим очаровательным сотрудницам обе руки, он помог им подняться на сцену и сдавленным от волнения голосом произнес:
– Екатерина Александровна! Позвольте выразить свое восхищение! ...У меня просто нет слов!
Дружное громовое "ура", вырвавшееся у семидесяти выпускников, три четверти которых принадлежало к "сильной" половине человечества, прервало изъявление чувств декана и было заглушено аплодисментами. Хлопали все: и студенты, и преподаватели, и приглашенные, и даже сам ректор.
– Что я тебе говорила?! – в Машином шепоте ликовало само Торжество.

Румянец, нежным отсветом утренней зари заливший Катины щечки, сделал ее еще прекраснее.
Подруги заняли места за столом. На трибуну поднялся ректор и жестом попросил зал соблюдать тишину.
– Господа! – произнес он. – На этой оптимистической ноте поклонения Красоте позвольте наше собрание считать открытым. Я неоднократно слышал, что на биохимическом факультете работает самая очаровательная женщина университета. И что же я вижу?! Слухи оказались необоснованными: этот факультет обладает не одним, а сразу двумя бесценными сокровищами. Честь и слава прекрасным женщинам, не только вносящим свой вклад в науку, но и украшающим ее!

Громовые аплодисменты зала послужили ответом на эту тираду. После чего ректор произнес длинную и довольно скучную речь, отвечающую поводу собрания и не отличающуюся ни новизной, ни оригинальностью, в конце которой попросил извинения у аудитории, что, невзирая на торжественность случая и приятное общество, вынужден их покинуть, поскольку "его призывают неотложные дела первостепенной важности". Затем передал слово декану факультета и удалился в сопровождении своей свиты. Атмосфера в зале тотчас же стала непринужденней и уютней.

Речь главы университета Катя не слушала, в ушах у нее шумело от пережитого волнения, а взгляд был прикован к первому ряду партера, где сверкали восхищением и любовью антрацитово-черные глаза, завораживающие и заставляющие чаще биться сердце.

Появление на трибуне декана было встречено бурными овациями и восторженными криками молодежи. И в этих аплодисментах была не сдержанная вежливость и холодная дань уважения словам ректора, а искренняя горячая привязанность. Александра Васильевича на факультете любили все: от двоечника-первокурсника до заведующих кафедрами.

– Друзья мои, – тепло начал декан и замолчал на мгновение, собираясь с мыслями. – Я не буду сейчас рассказывать вам о вкладе биологов и химиков в развитие народного хозяйства. За пять с лишним лет учебы вы наслушались более чем достаточно подобных душеспасительных бесед. Я лишь хочу поздравить вас с окончанием университета и пожелать вам, дорогие мои ребята, здоровья, счастья и, конечно же, найти хорошую, интересную и высокооплачиваемую работу по специальности и по душе... А сейчас приступим к вручению дипломов! По традиции, первыми на эту сцену поднимутся обладатели красных дипломов, а их в этом году пятеро! Давно уже не было такого урожая отличников! Мы долго совещались, пытаясь определить лучшего из лучших, студента... простите, теперь уже – дипломированного специалиста, – которому будет оказана честь первому получить документ о высшем образовании, и пришли к единодушному мнению: это – Стрельцов Андрей Антонович, дипломная работа которого вполне "дотягивает" до уровня кандидатской диссертации! Прошу вас, коллега! Убежден, вас ждет великое будущее, и вы, несомненно, внесете в науку свой неоценимый вклад!

Андрей легко поднялся по ступенькам – изысканно-элегантный в черной "тройке" в тонкую атласную полоску и, как обычно, безукоризненно белой рубашке. Только традиционный черный галстук сменила на этот раз такого же цвета атласная бабочка.
– Хорош паразит! Ох, хорош – дух захватывает! – послышался восторженный Машин шепот.

И действительно, если Катя стала признанной королевой праздника, Андрей, несомненно, был его королем. В вихре вальса, которым открылась неофициальная часть вечера, закружилась, возможно, самая красивая пара, которую видели стены этого зала за всю историю своего существования.
Андрей не стал рассыпаться в комплиментах, – его удивительные глаза поведали Кате все, о чем он думал и что чувствовал. Но во время танца парень так нежно и бережно держал ее в своих объятиях, словно опасался, что она растает, подобно сказочной фее.
– Они не льстят вам, – шепнул он ей на ухо, – Вы и в самом деле – самая красивая!
– А Маша?! – простодушно спросила Катя.
– Маша? – Андрей бросил в сторону танцующей с дека-ном девушки пристальный взгляд, не выражающий, впрочем, особого восторга. – Да, Маша, безусловно, очень красива, – согласился он, – но...
– Но?! – с интересом переспросила Катя. Впервые ей приходилось слышать, чтобы при обсуждении Машиной внешности употреблялось это "но", да еще и произнесенное таким безразличным тоном.
– Но, – невозмутимо продолжил Андрей, – такой тип красоты нравится далеко не всем мужчинам.
– Почему?! – изумилась Катя.
– Я объясню. Маша, бесспорно, исключительно красива, но ее красота лишена той хрупкости, того очарования, что присущи вам. Она – очень сильная, очень уверенная в себе женщина, из тех, что "коня на скаку остановит". К женщинам такого типа обычно тянутся мужчины, которым нужна нянька. Им приятно, когда о них заботятся, руководят ими, разумеется, если умная женщина делает это ненавязчиво. По существу, такие мужчины – страшные эгоисты, в большинстве своем слабохарактерные, поскольку боятся взять на себя ответственность за спутницу жизни.

Внезапно Катя подумала о своем муже.
– Хотя возможен и другой вариант, – ослепительно белые зубы сверкнули в мимолетной усмешке, – по-настоящему мужественные представители "сильной" половины человечества с несгибаемой волей и железным характером, считают для себя делом чести приручить такую прекрасную хищницу. Это невероятно льстит мужскому самолюбию! Но такие случаи единичны... Вот почему я получаю эстетическое удовольствие, глядя на Машу и подобных ей очаровательных женщин, но связать свою жизнь с такой пантерой – увольте! – Андрей мягко улыбнулся. – Вот вы – совсем другое дело...
– И что же я? – нарочито небрежным тоном спросила Катя, чувствуя, что краснеет.
– Вы пробуждаете в мужчине самые лучшие качества: вас хочется защищать, оберегать, вас хочется носить на руках и предупреждать все ваши желания. Ради вас тянет совершить какой-нибудь подвиг и просто творить добро. Ощущаешь потребность совершенствоваться, чтобы стать достойным Вас...

По мере того, как он говорил, насмешливо-игривый тон исчезал, все серьезнее становилось лицо, и аспидно-черные глаза запылали адским пламенем. Катя, ощущая, что под этим магнетическим взглядом ее щеки пылают ничуть не меньше, была уже не рада, что затеяла такой опасный разговор. К счастью, танец вовремя закончился и к ним подошли Маша с Александром Васильевичем.
– Катюша, надеюсь, ты не станешь возражать, если я уведу у тебя кавалера? Мне тоже хочется потанцевать с будущим светилом науки! Александр Васильевич не даст тебе скучать!
И хитрая бестия подхватила Андрея под руку, увлекая в водоворот нового танца.
– Окажите честь, Екатерина Александровна, разрешите вас пригласить! – отвесил галантный поклон декан.
– С удовольствием! – пожалуй, слишком уж поспешно согласилась Катя. Она готова была танцевать с самим Сатаной, только бы отделаться от Андрея и привести в порядок свои мысли и чувства.

Он, видимо, услышал ее слова – глаза его в последний раз полыхнули и вновь обрели свой обычный мягкий блеск и загадочную глубину, но в уголках чувственного рта притаилась насмешливая улыбка.
Вряд ли Маше когда-либо приходилось танцевать с партнером, который не сводит глаз с другой женщины. Однако это обстоятельство ее нисколько не обескуражило.
– Что, хороша Катюша?! – вкрадчиво спросила она.
– Да! – лаконично ответил Андрей, не меняя направления взгляда.
– Андрей! Андрюша-а! – Маша прикоснулась указательным пальчиком к его подбородку, заставив повернуть голову – Я хочу поговорить с тобой… по-дружески. Ведь мы друзья, не так ли?!
– Разумеется, – рассеянно кивнул Андрей, пытаясь отыскать взглядом в толпе танцующих Катю.
– Да посмотри ты на меня, наконец-то! – рассмеялась Маша. – Ой, нет! Лучше не смотри! Глазищи у тебя чернее, чем небо в безлунную ночь!

Парень вежливо улыбнулся:
– О чем вы хотели поговорить со мной, Маша?!
– Скажи мне правду – ты ведь любишь Катю?! – без обиняков спросила девушка, наблюдая, как сползает с губ собеседника улыбка и каменеет красивое лицо.
Андрей ответил не сразу, видимо раздумывая, стоит ли продолжать этот разговор.
– Да, вы правы, – наконец сухо ответил он, и хрипотца в голосе слышалась отчетливей, чем обычно, – я люблю Катю. Но, насколько мне известно, она замужем...
– Она сейчас живет у меня, – прервала его Маша.
– Почему?!
– Это не столь важно, – грустно усмехнулась девушка, – но замужество и счастье – не всегда одно и то же. Хорошее дело браком не называют!

Но Андрею было не до шуток:
– Вы считаете... – нерешительно начал он.
– Я считаю, что пора перестать зыркать глазами и носить втихомолку букеты. Время вздохов прошло! Теперь ты должен действовать решительно, у нее как раз такой период в жизни, что... нет, я думаю, она сама объяснит, если посчитает нужным. Знаю только, что ты, пожалуй именно ты, мог бы дать ей счастье; и сам, благодаря ей, стать счастливым. Не смею проникать за завесу тайны, которой ты себя окружил, но впечатления человека, вполне довольного жизнью, ты не производишь...
– Возможно! – пожалуй, излишне резко оборвал ее Андрей, но смутить Машу было не так-то просто.
– Ты нужен ей! – продолжала она, как ни в чем не бывало. – Нужен, возможно, даже больше, чем она тебе. Хотя, вряд ли сама Катя это сознает!

– Но ее муж...
– Ее муж – ничтожнейший эгоист, не заслуживающий такое сокровище! – отрезала Маша. – Действуй! Завоюй ее! У тебя для этого есть все: молодость, привлекательность, ум, деньги... Только не забудь, что Катька – Телец, а это – самый упрямый знак Зодиака!
– Я тоже – Телец, – улыбнулся Андрей.
Танец закончился. Декан с Катей уже направлялись к ним.
– Дерзай! – шепнула Маша. – Да поможет тебе Бог!
– Хотелось бы верить! – пробормотал парень.

Непринужденная болтовня с Александром Васильевичем, его мягкий, добрый юмор развеяли тревожное чувство, вызванное полунамеками Андрея. К Катиному облегчению, парень больше не провоцировал ее на такие разговоры, но был с ней мил, предупредителен и по-дружески нежен. Можно сказать, что этим вечером Катя была почти счастлива, если не считать гнетущей мысли о предстоящей операции, которая периодически выплывала из глубин подсознания, невзирая на все попытки отвлечься. В такие минуты на лицо набегала тень, и губы начинали едва заметно нервно подергиваться. Но тотчас же усилием воли она отгоняла от себя страшные видения и, разгоряченная танцами, шампанским и восхищенными взглядами мужчин, вновь окуналась в бурлящий водоворот молодого веселья и задора. Она звонко и заразительно смеялась шуткам декана, грациозной гибкой змейкой извивалась в танце с Андреем, который ревниво охранял свою даму от излишней назойливости студентов и молодых преподавателей, не давая им ни малейшего шанса пригласить Катю, и, вообще, была необыкновенно возбуждена, словно пыталась всем своим видом и поведением опровергнуть мрачно известную поговорку "Перед смертью не надышишься". Маша одна знала истинную причину этой неуемной веселости и временами бросала на подругу тревожные взгляды.

Во время очередного танца Маша внезапно заметила в дверях Катиного мужа. Небритый и небрежно одетый, он имел весьма потрепанный вид. Несомненно, Костя высматривал в зале жену. Поспешно извинившись перед своим кавалером, девушка стремительно ринулась к выходу.
– Где моя жена?! – резко, почти грубо, без всякого вступления, рявкнул Костя.
– Что ты здесь делаешь?! – в тон ему отпарировала Маша.
– Маша, Катя здесь? – этот вопрос прозвучал уже более вежливо, но потемневшие, словно грозовая туча, глаза на осунувшемся, поросшем трехдневной рыжеватой щетиной лице, ничего хорошего не сулили.
– Костя, послушай меня, – как можно мягче начала Маша. Она презирала этого человека, но сейчас ради подруги готова была на все, – сегодня выпускной вечер, естественно, Катя тоже здесь...

В этот момент Костя разглядел жену, танцующую в объятиях Андрея и о чем-то оживленно беседующую со своим неотразимым кавалером. К счастью, она, увлеченная разговором, не заметила супруга. Маша испытала, поистине, дьявольское наслаждение, наблюдая, как Костины глаза, что называется, полезли на лоб от удивления, а лицо вытянулось так, что даже рот слегка приоткрылся. Девушка едва сдерживала смех, созерцая всю гамму чувств, обуревавших Катиного незадачливого "спутника жизни" и, словно в зеркале, отражающихся на его физиономии.
– Что с ней?! – наконец выдавил он из себя. – Что она с собой сделала?!
– Она?! Насколько я знаю, это ты способствовал такому чудесному превращению! Синяк на лбу как-то нужно было замаскировать! – елейным голоском пропела Маша.
Этот ядовитый укус вернул Костю к действительности:
– А это что за фраер рядом с ней?!
– Да так, один бывший студент, – как можно небрежнее ответила Маша, бросив при этом в сторону танцующих многозначительный взгляд.

Последняя капля переполнила чашу терпения. Глаза новоявленного Отелло полыхнули ревностью, а лицо исказила судорога.
– Она домой собирается возвращаться?! – прорычал он, делая движение по направлению к Кате.
– Остановись! – теперь Машин голос звучал властно и жестко.

И Костя, действительно, остановился, пораженный столь резким тоном. В который раз эта самонадеянная девица напомнила ему Ольгу. Да, они обе, несомненно, принадлежали к одной породе женщин! Как он ненавидел эту красивую дрянь с желтыми кошачьими глазами! Ненавидел за то влияние, которое она оказывала на его жену; за то, что эта фурия так была похожа на женщину, которую он до сих пор любил и которая теперь где-то далеко, а эта – тут, рядом и одним своим видом будит воспоминания, терзающие и без того измученное сердце!

Маша крепко сжала свои тонкие, но цепкие пальцы на его запястье и стремительно увлекла Костю в коридор. А он, внезапно обессилев и растеряв всю свою решимость и злость, покорно поплелся за ней, словно кролик в пасть к удаву, загипнотизированный ее гневным презрительным взглядом.

– Собирается ли она домой?! – процедила Маша сквозь зубы. – Ты же сам сказал, чтобы она не возвращалась, пока не сделает аборт! Чудовище! Ты еще посмел читать ей лекции о "непозволительной роскоши"?! Вон отсюда! Убирайся! – девушка была вне себя от ярости, которую она, казалось, сдерживала лишь непостижимым усилием воли. – Ты изгадил ей всю жизнь, так не порть хотя бы сегодняшний вечер! Эта дура любит тебя, вот уж не знаю за какие такие достоинства! Никуда она от тебя не денется, не переживай! А сейчас – уходи, или я за себя не ручаюсь!

Костя глазам своим не верил: эта бестия и в самом деле была способна, по меньшей мере, вцепиться когтями ему в физиономию. Он всегда подсознательно боялся и избегал столь бурных сцен с женщинами подобного сорта.
– Передай ей, пусть не валяет дурака и возвращается домой! – растерянно пробормотал он и поспешил покинуть поле боя, впрочем, отчасти успокоенный фразой "Никуда она от тебя не денется!".
Маша несколько раз глубоко вздохнула, небрежным жестом поправила волосы и, приклеив на лицо одну из своих очаровательных улыбок, как ни в чем не бывало, царственной походкой вернулась в зал. Катя даже не заметила ее отсутствия.

Уже не в первый раз за сегодняшний день Катя чувствовала легкое головокружение и ноющую боль в сердце, но принципиально игнорировала эти грозные признаки приближающегося обморока. И вот сейчас перед глазами поплыл красно-черный туман, к горлу подкатила отвратительная тошнота, а сердце болезненно сжалось. Катя прикрыла глаза и всей тяжестью тела повисла на руке Андрея, тщетно пытаясь превозмочь приступ.
– Вы плохо себя чувствуете?! – участливо спросил парень, не давая Кате упасть, поскольку колени у нее уже начали подгибаться.
– Здесь очень душно... – едва слышно пролепетала несчастная.
– Сейчас мы выйдем на свежий воздух. Спокойно! Спокойно! Держитесь за меня. Не волнуйтесь, никто ничего не заметит!

Поддерживая бедняжку за талию, он буквально вынес ее из зала. Никто из присутствующий, действительно, не обратил внимания на эту сцену, за исключением Маши, которая не спускала с подруги глаз. Девушка хотела было вмешаться, но вовремя остановилась, справедливо полагая, что Андрей и сам справится как нельзя лучше и, возможно, постарается не упустить такой превосходный шанс.

В коридоре не было ни одной живой души. Притворив за собой дверь, Андрей подхватил Катю на руки и донес до дальнего окна в той части коридора, которая не освещалась, поскольку завхоз уже пару месяцев "менял" перегоревшую лампу. Там их никто не смог бы заметить. Парень осторожно опустил ее на подоконник, и она тотчас же прижалась влажным лбом к холодному стеклу, а Андрей тем временем приоткрыл другую фрамугу. Порыв холодного ветра оказался лучшим лекарством. Катя жадно вдыхала свежий морозный воздух, вцепившись пальцами в оконную раму. Андрей бережно накинул ей на плечи пиджак, хранящий тепло его тела. Обнаженной спиной Катя ощутила это тепло и, уже окончательно придя в себя, зажмурилась от внезапно нахлынувшей нежности к этому взволнованному мальчику, в котором сейчас, пожалуй, впервые не было ничего загадочного.

– Вам уже лучше? – в голосе звучала неподдельная тревога.
– Да, Андрюша! Спасибо тебе! – Катя ласково улыбнулась парню.
– Ох, слава Богу! – он облегченно вздохнул. – Вы меня напугали... В зале, в самом деле, нечем дышать.
– Я не хочу туда возвращаться!
– Отвезти вас домой?
– Нет-нет! Только не домой! – непроизвольно вырвалось у Кати.
– А куда? – просто спросил Андрей.

Хороший вопрос! Действительно – куда?! Катя задумалась: вернуться в Машину квартиру и просидеть там одной до утра, наедине со своими мыслями и страхами, ожидая восхода солнца как приговоренный казнь? Нет! Одной оставаться нельзя, иначе она сойдет с ума! Но придумать, где можно провести остаток вечера и ночь, женщина не успела.
– Катя! Если я приглашу вас ко мне в гости? – Андрей говорил быстро, словно опасаясь, что она перебьет его решительным отказом. – Не подумайте ничего плохого! Выпьем кофе, поговорим, послушаем музыку... Потом я отвезу вас, куда захотите. Сегодня праздник, Катя! Не говорите "нет", прошу вас! Возможно, это наш последний вечер...

Он приглашает ее в гости?! Он приглашает ее! Если верить Машкиной "разведке" никто еще не удостаивался этой чести. Побывать дома у Андрея... Заманчиво! Еще пару дней назад она отказалась бы от этого предложения, но сейчас... Возможно, завтра, в это самое время, ее окоченевшее бездыханное тело уже будет лежать в морге, и это сердце, сейчас так лихорадочно бьющееся где-то в горле, не выдержав наркоза, замолчит навеки... Кто знает, что будет завтра?!
– Хорошо! Поехали! Только мне, наверное, нужно переодеться...
– Ни в коем случае! Вам так идет это платье! Накиньте пальто, я подгоню машину к парадному.

...На улице уже было темно; с безлунного низкого неба срывались редкие снежинки и серебрились в смоляных волнистых кудрях. Как он был красив и элегантен в своем черном "с иголочки" костюме на фоне кроваво-красной "Феррари"! И как, должно быть, жалко и убого смотрелось ее старенькое пальтишко, наспех наброшенное на шикарный Машин подарок.
– Вы не пройдете здесь в ваших туфельках! – улыбнулся Андрей.
И Катя, не успев ни возразить, ни опомниться, оказалась в его объятиях.
– Держитесь за шею, а то растянемся оба! – и парень, бережно прижимая к груди свою драгоценную ношу, легко перешагнул через сугроб.
"Катя, Катя, что ты делаешь?!" – промелькнула мысль, но великолепная машина уже стремительно неслась по ночному городу.

XII

С замиранием сердца перешагнула Катя порог таинственного убежища, куда до нее "не ступала нога человека". Извечно женское любопытство боролось в ней со всевозможными страхами – порождением разыгравшейся фантазии. Она чувствовала себя женой Синей Бороды, входящей в запретную комнату. Но Андрей включил свет, и оказалось, что картина, открывшаяся Катиному взору, вряд ли могла поразить даже самое пылкое воображение. Обыкновенная квартира, по всей вероятности двухкомнатная; довольно скромная, если не сказать бедная, обстановка, за исключением разве что магнитофона на столе – уж на что Катя не разбиралась в технике, но и она сразу определила, что вещь эта не из дешевых. В комнате царили чистота и порядок, весьма положительно характеризуя постояльца этих дешевых апартаментов.
Андрей перехватил разочарованный взгляд Кати:
– Прошу извинить за убожество, – лукаво усмехнулся он, – но квартиру я снимаю вместе с мебелью, а лично мне в этой комнате принадлежит только это.

Он прикоснулся рукой к магнитофону, и оттуда полилась тихая нежная мелодия. Кате не приходилось слышать ее раньше, но что-то она ей напомнила, что-то далекое и милое сердцу.
– Располагайтесь! Я сейчас... – радушно пригласил Андрей и исчез в коридоре.
Катя боязливо присела на краешек дивана. Не сгибая спину, стиснув колени и нервно сплетя пальцы, она затравленно озиралась вокруг. Сейчас только до нее начала доходить вся опрометчивость совершенной ею глупости: она сидит поздним вечером в чужой квартире в каком-то отдаленном, Богом забытом районе города, откуда она понятия не имеет как выбраться, наедине с молодым, судя по горячечному блеску глаз, весьма темпераментным мужчиной, о котором она, в сущности, совершенно ничего не знает. Катя ужаснулась своему положению!

Но тут в комнату вернулся Андрей с запотевшей бутылкой шампанского и двумя бокалами. Окинув удивленным взглядом Катину напряженную позу, он внезапно весело по-мальчишески расхохотался и буквально упал в кресло напротив.
Несмотря на всю щекотливость ситуации, Катя тоже невольно улыбнулась, столь заразителен был этот смех.

Впервые за полгода она наконец-то услышала, как Андрей смеется.
А тот, все еще усмехаясь и вытирая выступившие слезы, сказал:
– Екатерина Александровна! Можете облокотиться на спинку дивана! Бог ты мой, как вы меня, оказывается, боитесь! Успокойтесь, я не употребляю в пищу молодых очаровательных женщин!
Сказано это было таким тоном, что теперь настал Катин черед смеяться. Все страхи, как рукой сняло, и, облегченно вздохнув, женщина удобно устроилась в уголке дивана.

А Андрей, перегнувшись через журнальный столик, взял ее озябшие от волнения пальцы в свои большие теплые ладони и теперь уже совершенно серьезно сказал, глядя прямо в огромные изумрудные глаза:
– Прошу вас, Катя, не обижайте меня недоверием! Клянусь, я этого не заслуживаю, по крайней мере, по отношению к вам. Если вы помните, я уже говорил, что скорее соглашусь умереть, чем причиню вам хоть малейшее зло!

И не давая ей времени что-либо ответить, мгновенно изменив тон, весело воскликнул:
– А сейчас мы с вами выпьем настоящее шампанское – французское – изготовленное лучшими виноделами провинции Шампань.

Отпив глоток, Катя зажмурилась от удовольствия. Вот уж, действительно, напиток богов! Ничего подобного ей не приходилось пробовать.
– Понравилось?! – скорее констатировал факт, чем спросил Андрей, наблюдая за процессом дегустации. – Еще бы! Его даже сравнивать нельзя с тем, что было сегодня на вечере! По существу, все эти, так называемые, "шампанские" – ни что иное, как газированные виноградные вина, а по праву носить это громкое название достойно лишь то, что мы с вами пьем сейчас... Я прихватил из дому пару бутылок для особого случая... Мне кажется, сейчас именно такой случай!
– Вы живете на юге Франции, мосье?! – насмешливо спросила Катя.
– Не совсем, – уклончиво ответил парень, улыбкой давая понять, что оценил шутку, и тут же перевел разговор на другую тему.
– Вы, кажется, разочарованы моим жилищем?! Не смущайтесь, ради бога, я прекрасно осведомлен, что на факультете ходят упорные слухи о моем фантастическом богатстве и некоем таинственном замке, в котором я обитаю. Этакий граф Монте-Кристо... Как видите, они сильно преувеличены, на самом деле все гораздо проще! Да, я действительно, к счастью, не испытываю недостатка в деньгах и мог бы, при желании, снимать номер "люкс" в пятизвездочном отеле... Но меня гораздо больше устраивает эта тихая, скромная квартирка, которую за время моего пребывания здесь никто кроме вас не посещал.

Катя молча с интересом слушала. На языке у нее вертелись сотни вопросов, но стоило ли их задавать, если ответом будет лишь вежливая улыбка или шутка, в зависимости от того, что сочтет более уместным этот Мистер Икс. Оставалось лишь жадно ловить каждое его слово в практически несбыточной надежде, что рано или поздно завеса тайны, окружающая Андрея, наконец, приоткроется.

А тот, тем временем, своей легкой бесшумной походкой дикого зверя, направился в другой конец комнаты, где выдернул из розетки вилку калорифера. В квартире, и впрямь, становилось жарко.

– Я – существо, честно говоря, довольно изнеженное, – улыбнулся он, – холод не переношу совершенно. А власти вашего города, видимо, решили приучить население жить в условиях вечной мерзлоты, поэтому пришлось обзавестись обогревателем, но даже для меня здесь сейчас жарковато... Вы позволите?

Он снял пиджак, а затем и жилет, оставшись в рубашке с бабочкой, но вскоре и бабочка легла на спинку кресла рядом с другими деталями костюма. Катя, затаив дыхание, не могла отвести глаз от наглухо застегнутого воротничка. Андрей ухмыльнулся и расстегнул верхнюю пуговицу. Катино сердце, раздираемое любопытством, пропустило один удар. За первой пуговицей последовала вторая, но... этим все и ограничилось. На стройной бронзовой шее она смогла разглядеть лишь витую, в пол пальца толщиной, видимо серебряную, цепочку, под тяжестью какого-то кулона уходящую за пределы досягаемости взгляда. На губах Андрея играла сардоническая улыбка. Ясно было, что он забавляется своей гостьей, как кошка мышью, специально дразня любопытство. Катя разозлилась – что, в самом деле, позволяет себе этот мальчишка?!

Андрей заметил, что она обиделась, и тотчас же пошел "на мировую":
– Еще шампанского? – голос звучал мягко и даже слегка виновато.
– Спасибо! – не совсем вежливо буркнула Катя.
– Спасибо – да или спасибо – нет?!
Катя с вызовом поглядела на парня, стараясь придать взгляду пренебрежение, но тут же опустила глаза. Нет, он нисколько не издевается – просто спрашивает, и глаза у него сейчас какие-то грустные, чтобы не сказать, несчастные.
– Спасибо – да! – Катя ласково улыбнулась ему, с удовольствием заметив, как осветила эта улыбка его помрачневшее лицо.
– Бог ты мой! – внезапно воскликнул Андрей, шутливо хлопнув себя ладонью по лбу. – Какой же я дурак! Вы же, наверное, есть хотите!
– Нет-нет! Я не голодна! – поспешно воскликнула Катя, приходя в ужас от одной мысли, что сейчас ее попросят встать к плите "помочь".
– Конечно же, хотите! Я и сам, буквально, умираю от голода! Послушайте музыку или включите телевизор, чтобы не скучать, а я сейчас приготовлю спагетти.
– Спасибо, Андрюша, не надо! Я не люблю... макароны! – вырвалось у Кати.
– Что вы не любите? – парень удивленно взглянул на нее, видимо не понимая, о чем идет речь, и внезапно рассмеялся: – Не бойтесь, я обещаю, что на "макароны" это похоже не будет.
– Тебе помочь? – сдалась Катя.
– Обижаете, Екатерина Александровна! Я пока что сам в состоянии с эти справиться, кроме того, готов поспорить, что вам не удастся приготовить так, как это сделаю я.

Кате было дико это слышать. Такие понятия, как "мужчина" и "кастрюли" как-то не вязались в ее сознании – результат двенадцатилетней семейной жизни.
– Ты что же, сам себе готовишь? – восхищенно воскликнула она.
– Естественно! – с некоторым удивлением ответил Андрей, словно это было нечто само собой разумеющееся. – А также стираю и убираю и нисколько не считаю, что это каким-то образом унижает мое достоинство... Не скучайте! Я мигом! Можно, конечно, приготовить пиццу, но это будет долго, и я рискую уморить голодом мою очаровательную гостью. Поэтому пойдем по пути наименьшего сопротивления. Надеюсь, мои кулинарные способности вас не разочаруют!

Через полчаса они, весело и непринужденно болтая, уплетали неимоверно длинные и столь же вкусные спагетти под каким-то диковинным соусом, рецепт которого Андрей наотрез отказался дать, со смехом заявив, что это – "секрет фирмы". Потом они пили кофе, над которым парень долго колдовал, что-то подсыпая в него из разных пакетиков – опять-таки, "секрет фирмы".
– Вкусно! – улыбнулась Катя, отпивая глоточек.
– В Италии говорят: "Кофе должен быть черный, как ночь; горячий, как пламя и сладкий, как любовь!"
– Ты был в Италии? – осторожно спросила Катя.
– Был! – и не оставляя ей времени для следующего вопроса: – Разрешите вас пригласить на танец?!

И вот уже Катя, слегка захмелевшая от шампанского и уделяемого ей внимания, оказалась в его объятиях под чарующую музыку Средиземноморья (как только парень упомянул об Италии, она сразу же поняла, откуда эти восхитительные мелодии). Его рука как бы ненароком дотронулась до обнаженной спины, кончики пальцев нежно скользнули вдоль позвоночника вниз – туда, где начиналось (или заканчивалось?) злополучное декольте, на мгновение замерли в нерешительности, вновь медленно двинулись вверх к затылку и запутались в густых шелковистых волосах, ласково перебирая пряди.

От его прикосновения огненная волна прокатилась по спине, и, едва сдерживая стон наслаждения, готовый помимо воли сорваться с губ, Катя попыталась высвободиться из этих страстных объятий, сознавая, что еще секунда – и она сама обовьет его шею и прильнет к широкой груди, вздымающейся от учащенного дыхания в слишком уж опасной близости от ее готового ответить на ласки тела. Но вот уже другая рука, ласково проведя по щеке, бережно приподняла ее голову за подбородок, заставляя заглянуть в черную бездну мерцающих глаз.
– Ты прекрасна! – шепнул он едва слышно. – Я люблю тебя!

Катя тонула в этих расширенных бездонных зрачках, не в силах отвести взгляд. Его полураскрытые губы были так близко, что два дыхания смешивались, переплетались, окутывая их волнующей аурой. А проклятые итальянцы все пели и пели что-то такое, от чего хотелось плакать и смеяться одновременно, и, казалось, не будет конца этой песне.
– Я люблю тебя, Катенька! – беспрестанно повторял он, и с каждым разом все большей страстью дышали эти четыре слова.
– Нет! – нашла в себе силы простонать Катя, вряд ли сама понимая, какой именно смысл хочет вложить она в это не слишком-то решительное отрицание.
– Да! Да. Да...

Она закрыла глаза, чтобы не видеть этой сладостной манящей пропасти в ореоле таких же жгуче черных, удивительно длинных ресниц. Ее влажные губы невольно приоткрылись и, тотчас же их обжег восхитительный поцелуй, от которого перехватило дыхание, и закружилась голова. И вот уже она, погрузив пальцы в его смоляные кудри (какие же они оказались мягкие!), словно поплыла на волшебных волнах под дивную музыку любви, трепетно отвечая на его поцелуи со всей невостребованной доселе нежностью и страстью.

Его уверенные ловкие пальцы как-то незаметно успели расстегнуть крошечную пуговичку сзади на шее. Жадные, лихорадочные, но, вместе с тем, умелые поцелуи уже впиваются в обнаженные плечи, причиняя неизъяснимое, почти мучительное, наслаждение. А в секундных перерывах между поцелуями обжигает грудь жаркий шепот:
– Катенька! Любовь моя!

Неукротимый зов плоти, древний, как само Человечество, затмевает рассудок, сметая хрупкие преграды скромности и моральных принципов. Так река в половодье, выйдя из берегов, стремительно несется к морю, разрушая на пути плотины, создаваемые Человеком в безуспешном тщеславном стремлении подчинить своей воле разбушевавшуюся стихию.

Когда они успели оказаться на диване?! Катины руки непроизвольно потянулись к пуговицам его рубашки... Но внезапно парень вздрогнул от этого прикосновения и отпрянул, нарушая очарование сладостного безумия.
– Что случилось?! – шепчет Катя, приходя в себя.
– Ничего! Ничего, милая… – вопрос сливается с ответом и тонет в поцелуе, и Андрей где-то там, за спиной у Кати, смахивает с журнального столика настольную лампу, погружая комнату в спасительный для обоих мрак.

Его сухие горячие ладони ласкают обнаженные плечи, а губы бережно, едва касаясь, скользят по грациозной шее от бархатистой мочки уха вниз к тонким, по-детски трогательно хрупким, ключицам и ниже, ниже к прелестному совершенству изнывающей от желания и восторга груди, все еще каким-то чудом прикрытой таким ненужным сейчас платьем; а трепещущий кончик языка вырисовывает на шелковисто атласной коже замысловатые узоры нежности, любви и страсти. Тоненькая ниточка сознания, все еще удерживающая Катю на краю пропасти, сулящей неизведанное доселе наслаждение, готова вот-вот оборваться.

– Доверься мне, родная, – шепчет он, – я подарю тебе волшебный мир любви, я сделаю тебя счастливой...
И глаза его мерцают во тьме... или это свет фонаря, падающий сквозь неплотно прикрытую штору, отражается в аспидно-черных зрачках? Как все иллюзорно и фантастично во мраке! Расплываются четкие контуры, и становится невозможным определить грань между реальностью и вымыслом... И уже не остается места самобичеванию и угрызениям совести, когда вырастают за спиной крылья, и ты то взмываешь к головокружительным высотам страсти, то низвергаешься в не менее упоительную бездну!
– Ты – моя! Я никому тебя не отдам!

Ну зачем, зачем он это сказал?! Как удалось ему слово в слово повторить фразу, сотни раз слышанную ею от мужа?! Подобно взрыву громыхнули эти слова в ее затуманенном сознании, причиняя почти физическую боль, и мгновенно из глубин памяти всплыло другое лицо, пусть не столь красивое, зато близкое и родное, давно изученное до мельчайших черточек – от насмешливой улыбки из-под пшеничных усов до крошечных морщинок под васильковыми глазами...

И вот уже, очнувшись от сладостного наваждения, Катя уперлась ладонями в широкие плечи и тихо, но решительно сказала:
– Хватит! Отпусти меня, слышишь?! Я не хочу этого!
Ошалевший от неожиданности Андрей разжал руки; она тотчас же выскользнула из объятий и подошла к окну в дальнем конце комнаты, пытаясь прийти в себя.
– Катя! – внезапно раздалось за спиной, и взволнованное горячее дыхание обожгло затылок. Что за дурацкая манера бесшумно передвигаться! – Катя! Ради Бога! Чем я обидел тебя?! Что я сделал не так?!
В хриплом срывающемся шепоте как никогда отчетливо слышен странный акцент. Его ладони легли на плечи и легонько ласково сжали их.

Катя резко дернула плечом:
– Отпусти меня!
Он развернул ее лицом к себе, пытаясь заглянуть в глаза:
– Объясни мне, что произошло! Катенька, я же люблю тебя!
– "Люблю" и "хочу" – разные вещи! – с досадой ответила Катя, злясь больше на себя, чем на него.
– А-а! Вот оно что! – протянул Андрей, убирая руки. – Да! Хочу! Я хочу тебя! – внезапно выкрикнул он. – Было бы безумием утверждать обратное! Но не это главное, пойми! Я действительно люблю тебя! Почему ты не веришь мне?! Почему, Катя?! Зачем ты пытаешься изобразить меня этаким монстром-насильником?! Разве тебе плохо со мной?!

Кате стало жаль парня:
– Андрюша! – мягко сказала она. – Дело не в тебе! Ты же знаешь, что я замужем...
– Замужество и счастье – не всегда одно и то же!
Катя едва заметно улыбнулась во тьме, уловив в его ответе Машкины интонации – эта вездесущая и тут успела!
– Счастлива я или нет – не имеет значения! У меня есть семья и я не собираюсь становиться твоей любовницей! – мягко, но уверенно сказала она.
– А кто говорит о любовнице?! Я хочу, чтобы ты стала моей женой!
– А меня ты спросил: я хочу стать твоей женой?! – насмешливо спросила Катя. – Ты с ума сошел! Посчитай насколько я старше!
– Глупости! Бог мой, какие глупости ты говоришь! Да, я сошел с ума! Полгода назад, когда ты налетела на меня с полным подносом пробирок... Помнишь? Я сошел с ума, когда увидел твои изумрудные глаза, твои прекрасные губы! Если бы ты знала, как мне хотелось тогда ощутить их вкус! Катя! Никогда, ни одну женщину я не любил так! Клянусь, я сделаю тебя счастливой! Любое твое желание, любой каприз будут исполняться, не успеешь ты еще подумать об этом!
– Я не продаюсь, Андрей! – попыталась спрятаться за нарочитым цинизмом Катя.
– Не то, не то ты говоришь, Катенька! – простонал парень. – Я знаю, что чувство нельзя купить, вижу, что ты не любишь меня! Но я, я буду любить, и, поверь, этой любви хватит на двоих! Я дам тебе все, чтобы ты была счастлива...
– Ты опять о деньгах?!
– Да! И о деньгах тоже! И не надо так презрительно усмехаться! Деньги – это свобода, это независимость, это возможность жить, а не прозябать. Ты – удивительно красивая женщина! Ты создана для любви, для роскоши, а не для того чтобы...
– Довольно! – резко оборвала она его. – Не нужно читать мне нотации! У меня есть сын, который боготворит своего отца, и, даже если бы я любила тебя, я не имею никакого права разрушать жизнь собственного ребенка! Когда у тебя будут свои дети, ты поймешь, о чем я сейчас говорю!

Андрей, не отвечая ни слова, подошел к выключателю; под потолком вспыхнул яркий свет, ослепив на мгновение. Женщина невольно зажмурилась.
– Катя! – услышала она тихий, внезапно изменившийся голос, в котором теперь таилась такая боль, что у нее сжалось сердце. – Посмотри мне в глаза, пожалуйста! Ответь мне на один вопрос, всего на один: ты любишь своего мужа? Но умоляю, скажи правду!

Она нашла в себе силы взглянуть в его лицо. Если бы страдание могло кричать, комната огласилась бы мучительным предсмертным воплем, вырвавшимся из аспидно-черной, сжигаемой адским пламенем бездны. Катя не стала разбираться в вихре нахлынувших на нее чувств, опасаясь обнаружить там то, что помешало бы ей выполнить свой долг. Зрачки ее на мгновение дернулись и метнулись в сторону, пытаясь уйти от гипнотических лучей, и она едва слышно, но твердо прошептала:
– Да, я люблю его! – свято веря, что в этот момент она не лжет сама себе.

Душераздирающий стон послужил ответом на ее признание. И Катя поняла, что сейчас она вынесла окончательный приговор им обоим. Вопрос только – что в этом приговоре?! Парень молча сел на диван, уронив голову на переплетенные пальцы. Сердце у Кати разрывалось при виде этого безмолвного горя, но ничего уже нельзя было исправить.

Наконец, не меняя положения, Андрей заговорил:
– Ну, вот и объяснились! – голос звучал глухо. – Я чувствовал, что именно этим все и закончится... Не волнуйся, я не стану докучать тебе. Через несколько дней я уеду.
– Как же аспирантура? – осторожно спросила Катя.
– В мире достаточно учебных заведений по этой специальности... Прости, но гуманнее, когда смертельным оказывается первый выстрел. Если я останусь здесь, каждый день встречая тебя в институте, мне будет слишком больно... а тебе, должно быть, неприятно. Поэтому, лучше уж рубить сразу!

Что можно было возразить на это?! Выразить сожаление, что все так получилось? Глупо и банально!
Неловкое молчание затягивалось, становилось осязаемым, все более сгущаясь и нависая над ними свинцовой тучей. Лишь неведомый итальянский певец все пел и пел о любви, а магнитофон с реверсом услужливо перематывал пленку.
– Какой певучий итальянский язык, – наконец произнесла Катя. Нужно же было хоть что-то сказать, чтобы разорвать эту гнетущую тишину.

Андрей неожиданно поднял голову:
– Тебе нравится?
– Да, очень! – смущенно улыбнулась Катя. – Но, к сожалению, я ни слова не понимаю.
– Это очень старая неаполитанская песня. Рыбак, уходящий в море, клянется своей девушке в вечной любви и обещает скоро вернуться. Но поднимается буря, и утлая лодочка тонет... Рыбак не смог сдержать своего обещания, но бедная девушка все ждет и ждет своего любимого, каждый вечер приходя на берег моря...
– Какая красивая и грустная песня... Откуда ты знаешь итальянский?
– Я родился в Неаполе, Катя, и прожил там почти шестнадцать лет. Моя родина – Италия.

Катя не могла опомниться от изумления! Так вот откуда этот оливковый цвет кожи, эти удивительные глаза, этот мягкий певучий акцент!
– Ты – итальянец?! Не может быть!
Андрей невесело рассмеялся:
– Ты опять мне не веришь?!
– Но твое имя, фамилия? Как ты оказался здесь? Кто ты?!
– Боже мой, как много вопросов! – парень усмехнулся и внезапно спросил: – Хочешь, я расскажу тебе сказку?!
И Катя поняла, что от разгадки тайны этого удивительного человека ее отделяют считанные минуты.

XIII

– Сказку?! – удивленно переспросила Катя.
– Да, сказку. Увлекательную и захватывающую – это я гарантирую, но в отличие от обычных сказок, в моей Добру не хватило сил одержать победу над Злом, – парень горько усмехнулся. – Впрочем, сказка-то еще не дописана... Ох уж это женское любопытство! Слушай, Катя, слушай сказку! Видишь, я оказался прав, предположив, что это наш последний вечер. Вот уж, что называется, накаркал! Почему бы мне не рассказать тебе все?! Почему бы не раскрыть тайну седой пряди, черного костюма и наглухо застегнутой рубашки?! Ведь завтра ты меня уже не увидишь... Поэтому, я могу позволить себе роскошь быть откровенным. Единственное, о чем я прошу тебя, не стоит никому пересказывать мою сказку, даже Маше... особенно Маше! Хорошо?!

Катя, заинтригованная этим вступлением, лишь молча кивнула в ответ.
– Итак, – со странной усмешкой продолжал Андрей, – как там обычно начинаются сказки? "В некотором царстве, в некотором государстве жил да был...", не так ли? Будем соблюдать традиции! Слушай! ... Четверть века назад в Италии, а если быть более точным, в Неаполе жил да был один человек! Звали его Антонио Моретти. Был Антонио не так, чтобы очень молод, но еще совсем не стар; не так, чтобы слишком богат, но вовсе не беден; не сказать, чтобы гениален, однако, далеко не глуп... Отца своего Антонио почти не помнил, мать отошла в лучший мир достаточно давно, а братьями и сестрами Господь Бог Антонио обделил, что, впрочем, не особенно огорчало нашего героя, поскольку после смерти родителей небольшая пиццерия перешла в его безраздельное пользование. Благодаря деловой хватке, госпоже Удаче, а также паре-тройке благополучно прокрученных авантюр, вскоре к одной пиццерии прибавилась другая, уже посолидней, а затем – и маленький ресторанчик. Предприятия эти приносили неплохой доход, обеспечивая своему владельцу и его семье весьма приличное существование.

Да, я, кажется, забыл сказать, что синьор Антонио был женат! Жена его, синьора Клаудиа Моретти, была одной из самых красивых женщин Неаполя, а, возможно, и всей Италии. Бывшая манекенщица и фотомодель, в дни своей юности, Клаудиа не отличалась кротким нравом и добродетельностью, однако, выйдя замуж за Антонио, со временем стала почтенной матроной, не утратив при этом своей красоты. Надо заметить, что сам синьор Моретти был мужчина видный и весьма привлекательный, никогда не страдавший от недостатка женского внимания... В Италии обычны большие семьи, но синьора Клаудиа, каким-то образом обходя запрет католической церкви на применение противозачаточных средств и аборты, решила не портить великолепную фигуру частыми родами. Посему у четы Моретти был всего один ребенок – необыкновенно красивый мальчик, умудрившийся совместить в своей внешности все самое лучшее, что было у отца и матери. Звали его Сальваторе... Жила семья в очень милом и уютном особнячке, из окон которого открывалась величественная панорама Везувия...

– Как видишь, синьор Моретти не вправе был жаловаться на Судьбу. Он имел все, чтобы стать счастливым, да он и был счастлив, или, во всяком случае, спокоен и благополучен, до тех пор, пока... пока изменчивой Судьбе не захотелось подшутить над своим баловнем... В один прекрасный день Антонио поехал на недельку в Рим, то ли по делам, то ли просто скуки ради – особого значения не имеет. Вот там-то, в самом сердце Италии, судьба и преподнесла ему удивительный подарок – случилось так, что Антонио познакомился с одной девушкой. Девушку звали Наташа, ей было всего семнадцать лет, и была она дочерью одного из работников посольства Советского Союза. Светлые, платинового отлива волосы, бездонные серые глаза и матовая белизна кожи поразили воображение пылкого итальянца. Русская красавица тоже не осталась равнодушна к достоинствам потомка античных героев. Чувство, мгновенно вспыхнувшее между ними, сравнимо было разве что с извержением Везувия!

В одно мгновение Антонио понял, что вся его жизнь до встречи с Наташей – лишь прелюдия к счастью. Его уже ничто не могло остановить: ни семья, ни долг, ни весьма существенная разница в возрасте – новоявленный Ромео был ровно в два раза старше своей Джульетты. Но разве для любви существуют преграды?! И синьор Моретти зачастил в Рим. Недаром сказано: "Смелость города берет!", вскоре Антонио познакомился с родителями Наташи и стал лучшим другом ее отца, который был старше нашего героя всего-то на шесть лет. Несчастный дипломат даже не догадывался, что "пригрел на своей груди" человека, который послужит причиной полного краха его дипломатической карьеры.

– Неизвестно, сколько бы времени продолжался этот тайный роман (влюбленным великолепно удавалось сохранять инкогнито), если бы в один прекрасный день Наташенька, со слезами на глазах, не призналась своему пылкому возлюбленному, что она ждет ребенка. Это послужило последней каплей в чашу решимости Антонио изменить свою жизнь. Он решил уйти от жены! Но это было не так-то просто сделать. Синьора Клаудиа быстро дала свое согласие на развод, поскольку самым веским аргументом Антонио стали ресторан и пиццерия, обещанные экс-супруге. Чего только не сделаешь для счастья бывшей жены, чтобы обезопасить собственное! Кроме того, синьора даром времени не теряла и, пока муж развлекался в Риме, нашла себе неплохое утешение в лице одного преуспевающего адвоката. Супруги оказались квиты и готовы были расстаться безо всяких скандалов.

Итак, с Клаудиой проблем не было. Она была согласна, она... но не католическая церковь! Римский Папа дал согласие на разводы всего какой-то десяток лет назад, а до этого времени убедить Ватикан расторгнуть брак было весьма сложно. Расставшись, Клаудиа и Антонио "перед лицом Господа нашего" еще долгие годы оставались мужем и женой. А время подгоняло, и наш герой решил объясниться с отцом своей возлюбленной. Андрей Николаевич был шокирован этим признанием и выгнал "лучшего друга", применив при этом чисто русские и совсем не дипломатические выражения, а дочь посадил "под замок", взяв таймаут для обдумывания сложившейся ситуации. Однако Наталья Андреевна оказалась во имя любви способна на решительные действия. Однажды утром окно ее комнаты на втором этаже оказалось открытым, а веревка из порезанных простыней красноречиво объясняла способ бегства. Записка, оставленная беглянкой, гласила примерно следующее: "Дорогие папочка и мамочка, простите, если можете! Я так люблю Тони, и он меня тоже очень любит! Я без него не могу жить! Прощайте!". На основании этого сумбурного послания можно было сделать два вывода: то ли девушка сбежала к своему соблазнителю, то ли, чтобы покончить с собой. Так или иначе, в посольстве разгорелся ужасный скандал! Андрей Николаевич был срочно отозван на Родину и позорно изгнан из коммунистической партии, а заодно и из рядов дипломатического корпуса. Спасибо, что хоть не посадили! Из, ставшей теперь запретной, Москвы он переехал в Ленинград вместе с безутешной женой, где они благополучно проживают по сей день.

– А беглянку так и не нашли! Все допросы Антонио Моретти ни к чему не привели: он клялся всеми святыми, что понятия не имеет, куда подевалась русская девушка, и очень натурально рыдал, высказывая предположение, что несчастная бросилась в море. У синьора Моретти были весьма влиятельные друзья, и его вскоре оставили в покое. А там и Наташа появилась, жива и здорова.

– Не стоит рассказывать, сколько трудностей пришлось преодолеть влюбленным, сколько потратить времени, сил и денег, чтобы решить проблемы развода, брака и Наташиного гражданства. Этот сюжет уже не для сказки! Важно, что они, наконец-то, были вместе и были счастливы.
– Спустя положенное время, Наташа родила мальчика, которого назвали в честь дедушки Андреем. По-итальянски это имя звучит как Адриано... – парень отвесил шутливый поклон. – Разрешите представиться! Адриано Моретти – сын итальянского бизнесмена Антонио Моретти и дочери русского дипломата Натальи Стрельцовой!
– Непостижимо! И впрямь, как в сказке! – улыбнулась Катя.
– Да, история моего появления на свет весьма романтична. Но я продолжу... Отец вынужден был начинать с начала не только в личной жизни, но и в бизнесе. Фактически, в тридцать пять лет, он остался с тем, с чего начинал в восемнадцать – маленькая пиццерия в одном из самых живописных уголков Неаполя. Ему вновь пришлось самому встать к плите, а Наташе – за барную стойку. Но Фортуна и тут не оставила своего избранника – спустя четыре года "империя Моретти" насчитывала уже три ресторана, около десятка кафе и шикарное казино. Молодая жена принесла не только счастье, но и удачу – синьор Моретти уже входил в число самых богатых людей города. Его старший сын Сальваторе, не найдя общий язык с отчимом, переехал в дом отца и вскоре, несмотря на молодость, стал его правой рукой. Отец с сыном превосходно ладили друг с другом, возможно поэтому, Сальваторе так спокойно и безболезненно воспринял развод родителей и очень скоро подружился со своей юной мачехой, которая была старше пасынка всего-то на три года...

– Потом родилась Юлия. В отличие от меня, сестра оказалась точной копией матери – она была такая беленькая, что невозможно было даже предположить, что в ней течет итальянская кровь. Мать была всецело поглощена малышкой, отец – делами, а я оказался предоставлен самому себе, точнее, гувернантке, которой до меня было ровно столько дела, насколько это оправдывало ее жалованье. Не знаю, что бы из меня получилось, если бы не Сальваторе. Фактически, именно брат занимался моим воспитанием. Чтобы ты не утруждала себя арифметическими операциями, скажу, что к моменту рождения нашей сестренки, мне было пять лет, а Сальваторе уже двадцать. Не подумай, ради Бога, что я жалуюсь! Родители меня любили, разумеется, просто младших всегда любят больше... да Юльку и невозможно не любить! Я все это рассказываю тебе лишь для того, чтобы ты поняла, как много значил для меня брат. С пеленок я воспитывался в двух культурах – итальянской и русской, в совершенстве овладев обоими языками. Не очень-то просто определить, кто ты, когда в тебе текут две таких разных крови. Не знаю, заслуга это или вина Сальваторе, но именно благодаря ему я осознал, что я – итальянец. Моей Родиной была и навсегда останется милая сердцу Италия. Мне очень неуютно в России! Эти снега, эти морозы! Боюсь, что я не только внешне очень мало похож на мать... Но мы несколько отклонились от основного сюжета сказки!

– Итак, как я уже сказал, воспитывал меня брат. Если бы ты только знала, какой удивительный это был человек! Казалось, не было ничего такого, чего бы он не знал и не умел! Это он, а не отец, научил меня плавать и стрелять из пистолета и винтовки, это с ним мы лазили по отвесным скалам, не раз, находясь на волосок от смерти, это он научил меня приемам карате и фехтованию, верховой езде и вождению машины. Сам Сальваторе не однажды участвовал в автогонках и водил машину, как бог. Машины были его слабостью! Свой первый автомобиль брат собрал сам из частей, позаимствованных на автомобильных свалках. В детстве мальчишки ищут себе кумира – образец для подражания. Для меня этим кумиром стал Сальваторе! И кто же виноват, что в один прекрасный день отец обнаружил, что для меня авторитет брата гораздо выше его собственного авторитета?!

– Только не подумай, что Сальваторе был этаким праведным ангелом! Боже упаси! Как и у каждого человека, у него были свои недостатки: не единожды я видел своего кумира в стельку пьяным или окровавленным, после какой-нибудь драки. Один раз даже он чуть было не угодил в тюрьму. Какие-то подонки на улице приставали к женщине – разве Сальваторе мог спокойно пройти мимо?! Завязалась драка, сверкнули ножи (брат тоже всегда носил с собой нож, а потом уже пистолет), и в этой потасовке он пырнул одного из мерзавцев... Этот парень умер потом в больнице... Дружки его с перепугу разбежались, их так и не поймали, свой нож Сальваторе выбросил в море, а женщина, конечно же, свидетельствовала в его пользу. Нашли хорошего адвоката, и дело удалось замять, ограничившись формулировкой: "Непредумышленное убийство в целях самозащиты"... Самое интересное, что брат нисколько не мучился угрызениями совести! Узнав, что парень скончался, не приходя в сознание, он лишь слегка побледнел и процедил сквозь зубы: "Одной сволочью на свете стало меньше!" Вот таким был Сальваторе! Ловкий и гибкий, унаследовавший от матери прямо-таки кошачью грацию, он умел передвигаться бесшумно. Мужественный, безрассудно смелый и, в тоже время, обладающий способностью трезво рассуждать в любой ситуации, он мог быть мягким и добрым, или жестоким и безжалостным, если это было необходимо. Друзья называли его "Ягуар".

– Это у него ты научился так внезапно, без единого шороха возникать за спиной?! – спросила Катя.
– Да, и этому тоже! Сознательно или бессознательно, я подражал брату во всем, а, учитывая, что внешне мы очень похожи, это было совсем не сложно... Подожди минуту!
Парень вышел в другую комнату и вскоре вернулся с двумя фотографиями. С нескрываемым интересом вглядывалась Катя в лица семьи Моретти. На одной фотографии был запечатлен сам синьор Антонио с супругой Натальей Андреевной и детьми – Адриано и Юлией.

– Это снято два года назад в Киеве, – пояснил Андрей, – они приезжали, когда я учился в университете.
Парень говорил правду – если он и не был "точной копией отца", то уж, во всяком случае, на мать сын нисколько не походил. Наталья Андреевна отличалась нежной, трогательной красотой, выглядела очень элегантно и молодо и рядом со своими детьми смотрелась, скорее, как старшая сестра. Сам синьор Антонио, невзирая на возраст, был очень интересный мужчина с благородной сединой в густой вьющейся шевелюре и несколько суровым выражением все еще красивого лица. Адриано, судя по фотографии, нисколько не изменился за два года – те же пылающие глаза, та же серебристая прядь... "Сколько же ему было лет, когда он поседел?" – мелькнула у Кати мысль... Очаровательная девушка, склонившая голову на грудь Андрею – его сестра Юлия. Глаза, волосы, овал лица – один к одному повторяют мать. Вот только губы, пожалуй, отцовские – резко очерченные, чувственные, такие же, как у Андрея... Катя поймала себя на мысли, что все на этой фотографии грустные, подавленные. Улыбалась лишь Наталья Андреевна, да и то, улыбка получилась какой-то вымученной, неестественной.

Зато при взгляде на другой снимок, Катя не смогла сдержать вздох восхищения. Два брата, сверкая белозубыми улыбками, стояли, обнявшись, на самом краю скалы. Фоном служило лазурное небо, сливающееся на горизонте с изумительной голубизны морем.
– Фотографии уже больше четырех лет. Это окрестности Неаполя... Таким я был в девятнадцать лет... А это и есть Сальваторе!
– Да! Я сразу поняла это! Вы очень похожи. Очень! Но он... – не в силах оторвать глаз от снимка, прошептала Катя, тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы выразить переполняющее ее сердце восхищение. – Я никогда не думала, что Природа может создать такое совершенство! Он... нечеловечески красив!

Андрей рассмеялся:
– Рядом с ним я выгляжу всего лишь серой посредственностью, не так ли?! Да, Сальваторе знал цену своей красоте и не раз использовал ее разрушительную силу. Поверь, на его счету не один десяток разбитых женских сердец. Впрочем, брату тоже не всегда удавалось избежать стрел Амура...

Катя рассматривала фотографии, любуясь братьями. На одной Андрею девятнадцать, на другой – двадцать один. Интервал в два года, но какая поразительная перемена! Тот, девятнадцатилетний Андрюша Стрельцов, был совсем другим, да и звали-то его тогда, по-видимому, не Андрей, а Адриано. И дело вовсе не в том, что за это время мальчик повзрослел и превратился в мужчину – что-то произошло с его душой, что-то страшное, трагическое, наложившее неизгладимый отпечаток на внешность парня. На старой фотографии его удивительные глаза сияют счастьем, а не пылают рвущимся наружу адским пламенем; не серебрится в смоляной шевелюре седая прядь; и улыбка такая открытая, подкупающая искренностью и беззаботностью, не то, что нынче – сейчас она больше походит на гримасу боли. Всего два года между этими фотографиями, какая же катастрофа произошла в жизни Адриано? Какие страдания высекли эти горькие складки в уголках рта?

Катя перевела взгляд на изображение старшего брата, и вновь от восторга перехватило дыхание. Сколько ему здесь? Тридцать четыре? Никогда не скажешь! Лет на десять меньше можно дать. Поразительно, теперешний Андрей выглядит старше своего брата! Что же все-таки произошло?
– Вот ты и познакомилась с моей семьей, – тихо сказал Адриано. – Если тебе интересно, я продолжу свою сказку.
– Да-да! Конечно! – живо воскликнула Катя.
– Мы были счастливы в Италии! Это – самые лучшие годы! Только для матери это безоблачное существование омрачалось тоской по родителям и родной стране. С каждым годом ностальгия становилась все сильнее. Проблем с финансами у нас в те времена не было, хотя бы пару раз в год мы могли бы, без видимого ущерба для бизнеса, ездить в гости к дедушке и бабушке, но... для матери путь в Россию был заказан. Дорогая Советская родина лишила ее гражданства и права въезда в Советский Союз. Мать очень страдала из-за этого, ведь вся ее вина была лишь в том, что она полюбила иностранца... Но в восемьдесят пятом году у вас в стране начались резкие перемены. Горбачев наделал “шороха” во всем мире! Перестройка, ускорение, человеческое лицо социализма... Так или иначе, но "железный занавес" был поднят, и в восемьдесят восьмом году я впервые увидел своего деда. Я был очарован красотой Ленинграда, потрясен величием Москвы, но... лазурные небеса родного Неаполя были мне несравнимо милее. Зато мать, наконец-то побывав на Родине, возвращалась в Италию с неохотой. То и дело она заводила с отцом разговор о переезде в Ленинград, но он и слышать об этом не хотел.

Семья разделилась на два лагеря: мать всей душой рвалась к своим старикам-родителям, Юлька была в полном восторге от одной только мысли, что она сможет рисовать виды Петербурга белыми ночами и, будучи по воспитанию и духу скорее русской, нежели итальянкой, всецело поддерживала мать. Отца же эта идея нисколько не прельщала; а я, так и вовсе, был в ужасе, что придется расстаться с братом, поскольку тот ехать никуда не собирался. Вся эта канитель продолжалась несколько лет... В этот же период дела у отца стали идти несколько хуже – весьма значительная сумма была вложена в акции одной кампании, которая внезапно разорилась. Не помню точно, что там такое произошло; меня, пятнадцатилетнего мальчишку, эти тонкости тогда мало интересовали. Знаю только, что отец и Сальваторе очень нервничали по этому поводу. Брат к тому времени уже женился, у него был маленький сын, своя семья, свой дом, но виделись мы с ним почти ежедневно. Со всеми своими проблемами, и с горем, и с радостью я шел не к родителям, а к нему. И ты понимаешь, что уезжать мне очень не хотелось!

– Не знаю, сколько бы еще времени продолжались все эти споры матери с отцом, если бы на горизонте не появился Стас. Родители познакомились с ним в круизе по Средиземноморью. Станислав Иванович Кротов – бывший зэк, теперешний "новый русский" – богатый, как Крез, хитрый, как бестия, с очень темным прошлым. Каким образом ему удалось втереться в доверие к отцу, до сих пор понять не могу! И надо же такому случиться, что Стас проживал и проворачивал свои махинации именно в Петербурге! Он никогда не рассказывал, каким путем нажил столько денег, но не думаю, чтобы честным. Советский Союз к тому времени развалился, в стране у вас творилось что-то непередаваемое и необъяснимое... Ясно было только одно: умный человек, умеющий рисковать и знающий цену риску, может грести там деньги лопатой – настоящий Клондайк! Закон о привлечении иностранных инвестиций на пять лет освобождал предпринимателя-иностранца от тех всепожирающих налогов, которые душат у вас малый и средний бизнес. Да за пять лет можно столько всего успеть! У Стаса был начальный капитал, у синьора Моретти – итальянский паспорт и драгоценный опыт. Дела в Неаполе шли все хуже и хуже, пришлось продать один из ресторанов...

И отец "клюнул" на удочку Стаса! К полному удовольствию матери и сестры, мы переехали в Петербург. Сальваторе остался в Италии руководить сильно пошатнувшейся "империей Моретти". Стаса он невзлюбил с первых дней, и тот платил брату взаимностью. " Где твои глаза, отец?! Куда подевалось твое чутье?! Этот мерзавец обведет тебя вокруг пальца, сигару выкурить не успеешь!" Но отец не слушал Сальваторе, он был словно околдован этим человеком. Мы все были им околдованы... все, кроме брата. А Стас умел нравиться! Он мог быть и обходительным, и красноречивым, и галантным... Невысокого роста, коренастый, коротко стриженый, с квадратной нижней челюстью и бычьим затылком, красотой наш "ангел-хранитель" не блистал. Его маленькие колючие глазки, какого-то неопределенного цвета, избегали смотреть в глаза собеседнику. К тому же, почти всегда Стас носил черные очки, объясняя это больными глазами. Да, внешность у него была не очень-то приятная, но зато ума и деловой хватки – не занимать!

Вопреки пророчествам Сальваторе, бизнес в Петербурге сразу же пошел в гору. Русским понравилась итальянская кухня, а отец владел такими кулинарными секретами, передаваемыми из поколения в поколение в семье Моретти, каких не найдешь ни в одной поваренной книге. К тому же, Стас размахнулся – нанял поваров-итальянцев. Три пиццерии, ресторан, ночной клуб с казино – по документации всем этим владел отец. Стас выступал лишь как совладелец небольшой части имущества. На самом же деле, все это на первых порах существовало на деньги Стаса. Однако предприятия вскоре стали приносить такой доход, что отец смог расплатиться со своим компаньоном, не привлекая итальянский капитал. Через два года открыли "филиал" в Москве. Пицца, доставляемая на дом заказчику в любое время суток, пришлась по вкусу жителям обеих столиц.

– Удивительно, но Сальваторе, став полновластным хозяином "империи" в Неаполе, очень скоро поправил дела. Возможно, они с отцом просто мешали друг другу, возможно, судьба на этот раз оказалась благосклонной к брату. Не следует также умалять заслугу жены Сальваторе – Сабрины. Эта очаровательная молодая синьора обладала мужским складом ума и таким деловым чутьем, что даже отец не единожды советовался с ней. Брат частенько приезжал в Петербург, смело оставляя все дела на жену. Сейчас именно Сабрина руководит бизнесом в Неаполе...

Катя хотела спросить: "Почему?", но у Адриано было такое выражение лица, что она не рискнула это сделать. По мере приближения "сказки" к финалу он все больше мрачнел. До сих пор женщина сидела на диване, а парень – на краю подоконника, но сейчас он подошел и сел рядом.
– Катя, давай откроем еще одну бутылку шампанского. Мне необходимо выпить пару глотков.
Она кивнула, догадавшись, что Андрей приближается в своем повествовании к той самой трагедии, которая перевернула всю его жизнь.

Женщина маленькими глоточками смаковала великолепный напиток, когда Адриано, осушив свой бокал почти залпом, продолжил рассказ:
– Мне понадобилось довольно много времени, чтобы "акклиматизироваться" в Петербурге. Все вокруг было чужим и чуждым, но постепенно я привык – человек ко всему привыкает – стал даже находить кое-какие прелести в жизни на новом месте, хотя второй родиной для меня Россия так и не стала. Чтобы как-то скрасить тоску по брату, я "с головой" ушел в изучение биологии, потом поступил в университет... Появились друзья, подружки, завертелась студенческая жизнь. Семейным бизнесом я мало интересовался. Отец попытался было посвятить меня в дела, но я старательно отлынивал от "посвящения" – у меня были совсем другие планы. Неожиданно Сальваторе стал на мою сторону: "Оставь его, отец. Мальчик хочет учиться, не делай из него лавочника. Анри нашел в жизни свой путь, позволь ему идти этой дорогой!" На сей раз Стас, находящийся в постоянном противоборстве с братом, тоже поддержал его... Впрочем, Стасу было невыгодно, чтобы помимо Сальваторе, еще и я совал нос в его бизнес.

– Взаимоотношения с компаньоном отца у меня складывались весьма своеобразно: с одной стороны, я не мог не восхищаться умом и нечеловеческой энергией Кротова, с другой, находясь под влиянием Сальваторе, я относился к нему настороженно, с некоторым предубеждением...

– Однажды я стал невольным свидетелем их разговора, точнее, скандала в кабинете отца. Дверь была неплотно прикрыта, я проходил мимо... да и мудрено было не услышать – Сальваторе кричал на весь дом. Кстати сказать, общались они довольно оригинально: отец в совершенстве владел русским языком, Стас прекрасно понимал по-итальянски, но говорил с трудом, а брату так и не удалось научиться хоть сколько-нибудь сносно разговаривать по-русски, что не мешало ему понимать собеседника. "Отец! Ты ослеп окончательно! Общий счет в банке – безумие! Как ты мог стать таким доверчивым? Этот подлец обворовывает тебя! Мало того, под прикрытием закупки товара он занимается наркобизнесом!" – вне себя от ярости орал Сальваторе. "Все это – голословные утверждения!" – отец говорил более сдержано, но чувствовалось, что он крайне раздражен. "Антонио, успокой своего сына! Он слишком вспыльчив! Я думаю, у тебя нет причин быть недовольным нашим сотрудничеством!" – Стас говорил спокойно, хладнокровно взвешивая каждое слово. Он всегда и все делал хладнокровно! "Ты не понимаешь, отец! Дело не только в деньгах, которые этот мерзавец крадет у тебя! Официально, именно ты – владелец всего; если этот подонок "заспится" на какой-нибудь очередной афере, сидеть будешь ты! Пусть твой “друг” поделится с тобой опытом, что собой представляют тюрьмы в России!" "Синьор Моретти, попрошу без оскорблений!" "Сальваторе! Держи себя в руках! Я верю не эмоциям, а фактам!” “Хорошо! Я предоставлю тебе факты!” – и Сальваторе, хлопнув дверью, вылетел из кабинета...

– Стас прекрасно понимал, что старший сын Антонио опасен, но брат большую часть времени проводил в Неаполе, а я – был рядом. И чтобы в отсутствие Сальваторе я не стал его глазами и ушами, этот хитрый дьявол решил меня просто-напросто "купить". Так появилась Нина. Кротов представил ее как свою племянницу, приехавшую откуда-то из "глубинки". Не имевший ни семьи, ни детей, он рассказал нам, что эта девушка – его единственная родственница и дорога ему как родная дочь. Нине было двадцать два года. Крашеная блондинка с невинными голубыми глазками и кукольным, как у Барби, личиком, она обладала роскошной гривой, великолепной фигурой и ногами, что называется "от зубов". Короче говоря, племянница была очень привлекательна, сексуальна и, главное, доступна, а мне в ту пору шел девятнадцатый год... Стоит ли продолжать?!

– Узнав о моей связи с Ниной, Сальваторе только тяжело вздохнул: "И тебя этот подонок обработал?! Умен – не откажешь!". Я только виновато опустил голову, но перед глазами у меня стоял соблазнительный образ моей возлюбленной. Сам того не понимая, я невольно предал брата. Никогда себе этого не прощу! Таким образом, Сальваторе остался один в своей борьбе со Стасом. Апеллировать к моей матери было бесполезно – она была счастлива, что наконец-то живет в России, рядом с родителями, а все остальное ее просто не интересовало. "Сальваторе, ты напрасно придираешься к Стасу! Он – очень милый человек!" – вот и все, что она могла сказать. Помнится, в то время мать писала одну из лучших своих картин, и до всего прочего ей не было дела... Я, кажется, забыл тебе сказать, что она – довольно талантливая художница. Это от нее мы с сестрой унаследовали способности к живописи... Отец наотрез отказывался верить увещеваниям старшего сына. Он видел, что дела идут отлично, и привык доверять своим деловым партнерам. Юлька была в восторге от "дяди Стаса", который задабривал девчонку всевозможными подарками. И лишь старый дипломат недолюбливал бывшего зека, но предпочитал ни во что не вмешиваться и сохранял нейтралитет.

– Сальваторе, видимо, устал убеждать отца. Он прекратил злобные выпады в сторону Стаса и стал, как будто, даже дружелюбнее к нему относиться. Но я хорошо изучил характер брата и знал, что Ягуар просто затаился и выжидает удобный момент, чтобы нанести врагу смертельный удар. Кротов, звериным чутьем ощущающий опасность, несомненно, понимал, что рано или поздно Сальваторе попытается предоставить Антонио неопровержимые доказательства его виновности, если таковая существовала...

Парень замолчал и вновь приложился к бутылке шампанского, а когда продолжил рассказ, Катя не могла не почувствовать, насколько мучительно, с каким трудом дается ему каждое слово.
– Обычно Сальваторе путешествовал на самолетах, но в тот раз, незадолго до своего приезда, он позвонил мне и сообщил, что недавно купил шикарную машину и приедет на ней. Ты можешь себе представить расстояние от Неаполя до Петербурга?! Я попытался отговорить брата, но если уж ему в голову приходила какая-нибудь идея, заставить его изменить решение было практически невозможно... Машина действительно оказалась великолепной: кроваво-красная "Ferrary 328" – мечта любого гонщика. (Катя невольно вздрогнула – не эта ли машина привезла ее сюда?!) Сальваторе был в восторге от своего приобретения. Я никогда еще не видел, чтобы глаза брата сияли таким счастьем! Отец, увидев, каким способом добрался его любимец до России, сказал, что только чокнутый может потратить столько времени и сил на поездку, которая на самолете займет едва ли один день.

– Сальваторе пробыл у нас почти месяц, к моей безграничной радости и огорчению Стаса, которого он изводил подчеркнутой вежливостью.
– За несколько дней до отъезда, брат позвал меня в кабинет отца. Антонио со Стасом были в это время в Москве. Мы все вместе, включая Нину, пили в гостиной кофе, когда Сальваторе неожиданно сказал: " Анри, мне нужно с тобой поговорить!" С некоторым удивлением я последовал за братом. Он плотно прикрыл за собой дверь и, безо всякого вступления, сказал: "Помнишь, я говорил тебе, что ваш драгоценный Стас – подонок, каких мало?! (Я лишь молча кивнул в ответ.) Отец мне не верит! Так вот, теперь у меня есть доказательства моих слов! Кротов – наркоделец крупного масштаба. Он создал организацию, по сравнению с которой сицилийская мафия – детская игра. У него всюду есть свои люди – на границе, на таможне, в милиции, и повыше – тоже... Все эти рестораны и кафе, для открытия которых ему понадобился отец – всего лишь ширма. По российским законам этот "предприниматель" тянет на весьма солидный срок. И хотя упрятать его за решетку будет не так-то просто, теперь для меня это – дело чести!" Внезапно брат резко встал и, мгновенно оказавшись у двери, стремительно распахнул ее. "Что ты?!" – спросил я, изумленный этими маневрами. "Да так, ничего! – усмехнулся Сальваторе. – Показалось!"

Он достал из внутреннего кармана пиджака кассету для видеокамеры. "Послушай, братишка, здесь – неопровержимые улики! Я нанял двух людей, которые все это время следили за Кротовым. Спрячь эту пленку как можно надежнее! Если со мной вдруг что-нибудь случится... не корчи рожи, Адриано! Никто не застрахован от случайностей! Успокойся, я не собираюсь умирать! Так вот, повторяю, если что – отдай эту пленку отцу. Боюсь, Стасу удастся отвертеться, слишком уж высокие у него связи, но это, по крайней мере, откроет нашему доверчивому папочке глаза! Пусть она хранится у тебя до моего следующего приезда... нужно подверить еще кое-какие факты. Недолго вам осталось, Станислав Иванович!" – брат недобро ухмыльнулся. "А если тебе не удастся посадить Стаса, что тогда?!" – спросил я, ощущая смутную тревогу. Сальваторе шутливо ухватил меня за шею, притянул к себе, обнял: "А это уже, братишка, не твоя забота!".

– Через неделю Сальваторе уехал на своей "Феррари” обратно в Неаполь... А еще через два дня позвонили из милиции и попросили прибыть на опознание тела...
Катя ахнула. Но Адриано не обратил внимания на этот возглас. Казалось, он, вообще, забыл о ее существовании. С потемневшим, словно каменным лицом, остановив взгляд на какой-то, одному ему известной, точке пространства, парень продолжал говорить, и каждое его слово дышало болью.

– Он даже не успел выехать из России. Как нам сообщили в милиции, Сальваторе, видимо для экономии времени, поехал по какой-то кратчайшей дороге, которая проходила то ли по краю карьера, то ли обрыва – я так и не понял. Было начало июня, и шли сильные дожди... В тот день тоже был ливень, дорогу развезло. Работник ГАИ объяснил, что практически все иномарки, а спортивного типа – особенно, не приспособлены для российского бездорожья. Машину "повело", Сальваторе не смог справиться с управлением и... "Феррари" упала в карьер. От удара взорвался бензобак... Когда гаишники прибыли на место катастрофы, брат был еще жив. Каким-то чудом ему удалось выбраться из горящей машины... Он умер на руках у сержанта милиции, успев сказать одно слово: "Лорри!". Никто не мог понять, что оно означает – ни в итальянском, ни в русском такого слова нет, кроме того, вряд ли Сальваторе стал бы говорить по-русски. Было ли это чье-то имя? И если – да, то – чье?! Оставался еще вариант, что сержант просто не разобрал, что именно шептал умирающий, но парень был уверен, что понял правильно. Долгое время этот вопрос оставался без ответа...

– У меня не укладывалось в голове, что Сальваторе, впервые севший за руль в тринадцать лет, мог разбиться. Но факт оставался фактом... Сразу же сообщили в Москву отцу, но процедуру опознания зачем-то нужно было провести срочно, и кроме меня идти туда было некому... То, что я увидел – было ужасно! Я не мог поверить, что этот обезображенный, обожженный кусок мертвой, разлагающейся плоти когда-то был моим братом, человеком, которого я любил больше всего на свете! Я стоял, словно парализованный, не в силах ни отвести глаз от этого зрелища, ни отвечать на вопросы следователя. Внезапно, в зловещей тишине морга я услышал жуткий, нечеловеческий крик смертельно раненого зверя. Я запустил пальцы в волосы и со стоном закрыл глаза, не в силах больше выносить этот кошмар...

– Я долго пролежал без сознания, а потом в горячечном бреду нервной лихорадки. Когда же очнулся, совершенно обессиленный, рядом была вся моя семья... в трауре. И, к своему ужасу, я понял, что все это, увы, не страшный сон... Мне рассказали, что там, в морге, кричал я... А потом дали зеркало, и я увидел в своих волосах эту белую отметину...

– Тело Сальваторе кремировали и, когда я немного оправился от болезни, перевезли в Неаполь. Сабрина осталась одна с двумя детьми. Дочь брата, еще совсем малышка, ничего не понимала в происходящем, зато его восьмилетний сын рыдал взахлеб, обхватив меня ручонками... Сейчас Сабрина уже замужем за хорошим, достойным человеком. Перед свадьбой она сказала мне, мучительно краснея и отводя глаза: "Не осуждай меня, Адриано! Я всегда любила и буду любить только твоего брата, но ты не представляешь себе, как тяжело одной воспитывать детей и руководить предприятиями!" Что я мог ей на это ответить?! Какое я имел право судить ее?! Хорошая мать, она лишь заботилась о своих детях – все, принадлежащее сначала нашему отцу, а затем Сальваторе, перешло к малышам, а Сабрина являлась лишь опекуном и, естественно, хотела сохранить для них капитал. Да и кто посмел бы требовать от молодой женщины всю оставшуюся жизнь хранить верность мертвецу?! Нет, Сабрину ни в чем нельзя было упрекнуть, но с ее замужеством возвращение семьи в Италию стало невозможным – пришлось бы все начинать, если не с нуля, то почти с самого начала. А отца смерть Сальваторе здорово подкосила.

– Что она сделала со мной – ты видишь по фотографиям! Я тогда не просто сразу же повзрослел, я постарел на много лет и, к сожалению, не только и не столько внешне... Поэтому, когда ты говоришь о нашей с тобой разнице в возрасте – мне становится смешно! Мне всего лишь двадцать три, но моя молодость закончилась три года назад... в морге, возле тела брата. Три года... три года! Уже почти четыре... И все это время, Катя, каждую ночь мне снятся кошмары! Каждую ночь я с содроганием ложусь в постель. Мне снится брат, но не тот – молодой, красивый и полный жизни, который был моим кумиром, моим богом… нет! – каждую ночь ко мне приходит ужасное, обожженное, изуродованное тело и взывает к мести...

– К мести?! – с безграничным удивлением воскликнула Катя. – Но ведь твой брат погиб случайно...
– Случайно?! – Адриано криво ухмыльнулся. – Да, в это поверили все, даже отец... но – не я! Я чувствовал... я знал, что Сальваторе не мог так глупо, так бессмысленно разбиться. Кто угодно, но не Сальваторе!
– Андрюша! – мягко сказала Катя. – Смерть не выбирает...
– Ты так думаешь?! – перебил он ее. Странно и зловеще прозвучал этот вопрос в ночной тишине квартиры. – Ладно! Не будем забегать вперед... Стас с Ниной тоже приехали на похороны. Нина плакала; и я слышал, как Кротов сказал отцу: "Антонио, мы с твоим сыном никогда не были друзьями... ты это знаешь, но я всегда уважал Сальваторе. Поверь, мне очень жаль, что так случилось!"

– Небольшая урна, в которой лежала горстка пепла – вот и все, что осталось от Сальваторе Антонио Моретти. Через пару месяцев ему исполнилось бы тридцать пять лет... В тот день, над могилой брата, я поклялся, что не сниму траур до тех пор, пока не выясню всех обстоятельств его гибели... и не отомщу.
Андрей спрятал лицо в ладонях и согнулся, опустив голову к коленям, словно от невыносимой боли. Голос сквозь пальцы звучал сдавленно и глухо:
– Вот тебе, Катенька, разгадка черного костюма и седой пряди!
Катя молча смотрела на это живое олицетворение скорби, и сердце ее разрывалось от жалости. Ей хотелось обнять его и хоть немного облегчить эту неизбывную боль, это непереносимое страдание... Но женщина догадывалась, что подобное проявление чувств едва ли было бы позволительно по отношению к Андрею Стрельцову, а уж гордый потомок Моретти и подавно не принял бы жалости. Внезапно Катя обнаружила, что плачет. Слезы стекали по щекам и падали на колени, оставляя на изумрудном велюре темные пятнышки.

Адриано, не меняя положения, неподвижно сидел уже минут десять, уйдя в горькие воспоминания. Из ворота расстегнутой рубахи выскользнула цепочка с весьма оригинальным распятием, которое вскоре привлекло Катино внимание. Вещь, несомненно, была старинная, но женщине еще никогда не приходилось видеть такой странный крест: размером он был, примерно, сантиметров пять на два с половиной, из того же темного металла, что и витая цепочка, видимо серебра высокой пробы; его вертикальная часть книзу была заострена, а вверху, напротив, напоминала рукоятку маленького кинжала. Вместо фигурки Спасителя этот загадочный крест украшала роза, необычайно тонкой работы, на одном из лепестков которой капелькой крови пламенел крошечный камушек – по всей вероятности, рубин.

– Андрей, ты – католик?! – спросила Катя. Ей не столько хотелось услышать объяснения по поводу креста, сколько вывести парня из полузабытья, в котором он прибывал.
– Да! – ответил он, выпрямляясь. – А почему ты спрашиваешь? А-а! Вот оно что?! Нет, Катя, к римской церкви эта вещь отношения не имеет. Это – талисман, очень-очень старый, передаваемый в семье Моретти от отца к старшему сыну, в день совершеннолетия...
– Значит, после смерти брата...
– Нет! Сальваторе подарил его мне, когда мы уезжали в Россию... Как знать, возможно, если бы этот амулет висел на шее брата в день аварии, он остался бы жив!
– Не надо так думать, Анри!
– Как ты меня назвала? Анри?! – парень грустно улыбнулся. – Так называл меня только Сальваторе...
– А что обозначает эта символика: крест и роза?
– Это – не крест, точнее, не только крест... Смотри!

Адриано нажал ногтем на камушек и потянул за поперечную перекладину вверх – в его руках талисман распался на две части, и то, что было распятием, оказалось крошечным мечом в ножнах.
– Никогда бы не догадалась, что он открывается! – восхищенно воскликнула Катя. – Он выглядит совсем как настоящий!
– Это – меч Судьбы, занесенный над каждым из нас, ее карающая длань. Никому не дано избегнуть удара меча... Но, когда он в ножнах, это – крест – олицетворение веры и надежды...
– А роза с каплей крови?
– Роза – любовь... любовь, приносящая страдания!
– Анри, ты – фаталист?!
– Отчасти! – парень тяжело вздохнул и спрятал талисман на груди. – Слушай дальше! Я уже почти все рассказал тебе... Когда отец немного пришел в себя, я отдал ему пленку. Кротов был очень осторожен в своих делах, нужно было обладать чутьем Сальваторе, чтобы распутать клубок его преступлений. Пленка неопровержимо доказывала вину Стаса. Если бы ты видела, что творилось с отцом! Он был в бешенстве, но это не помешало ему подойти к портрету старшего сына, опуститься перед ним на колени и сказать только одно слово: "Прости!". Отец не плакал даже на похоронах, но в тот момент по его щекам текли слезы.

– А потом Антонио Моретти со своим дурацким благородством решил уподобиться Юлию Цезарю! "Иду на Вы!" Ему нужно было добиться, чтобы Стаса арестовали, а не разговаривать с ним. У этого хитрого дьявола было прекрасное самообладание: просмотрев кассету, он признал, что, действительно, занимался торговлей наркотиками, заявив, что отцу тоже от этого перепадали весьма солидные суммы, хотя тот об этом и не догадывался, поскольку рестораны не могут приносить такого дохода – это, дескать, и младенцу понятно! Отец пригрозил возбудить уголовное дело и категорически отказался продолжать с Кротовым какое-либо сотрудничество.

В ответ Стас пообещал, что сидеть они будут вместе, поскольку Антонио косвенно замешан в этом деле, и все предприятия официально принадлежат ему. "Твой сын вечно совал нос, куда не следует, но он был умнее и дальновиднее тебя! Он был достойным противником, и я хотел бы иметь такого друга. А с тобой мне скучно, Антонио! Ты стар и уже ни на что не годишься!" Этот подлец вел себя крайне нагло, видимо, будучи уверенным в своей безнаказанности. "Мы могли бы договориться, Антонио! – сказал он. – Отдай мне эту пленку, мы продадим имущество, разделим капитал (а он немалый, благодаря мне), и я исчезну. Идет? Твой сын проделал гигантскую работу в попытке вывести меня на "чистую воду", но его больше нет, а тебе невыгодно ссориться со мной. Ты же бизнесмен, Антонио! Прибыль превыше всего! К тому же, у тебя есть еще один сын, а у меня – племянница. Как знать, возможно, мы вскоре станем родственниками!" У отца даже губы побелели от ярости: "Я стар! – процедил он зловеще. – Но у меня еще хватит сил вышвырнуть тебя вон из моего дома! Сегодня – суббота, в понедельник я иду в прокуратуру!"

– В тот же вечер я поехал к Нине. Я был влюблен в эту девушку, и во мне теплилась надежда, что она не участвовала в грязных делах дяди. Прерывая заверения в любви душераздирающими рыданиями, она уверила меня, что так оно и есть, и клятвенно пообещала порвать все отношения со Стасом. Проведя несколько часов в ее жарких объятиях, я решил поехать ночевать домой, чтобы не оставлять надолго отца. Но едва я подошел к машине и вставил ключ в замок дверцы... сильный удар сзади по голове заставил меня потерять сознание.

– Сколько я провалялся в забытьи – не знаю, но очнулся от боли и холода. У меня были связаны руки и ноги, завязаны глаза и залеплен пластырем рот. Я находился, очевидно, в кузове грузовика, потому что меня трясло, и на поворотах швыряло на борта. Жуткий холод окончательно убедил меня в том, что я нахожусь в рефрижераторе. Видела такие огромные грузовые машины? Так вот, я не ошибся! Но кто саданул меня по голове, куда и зачем везут – оставалось тайной, хотя, кое-какие догадки начинали мелькать. Наконец, машина остановилась. Меня сбросили на землю и, словно мешок, потащили волоком. Судя по голосам, похитителей было двое... Не знаю, куда они меня "доставили", но по дороге я несколько раз стукнулся головой о ступеньки... А потом меня били. Яростно, профессионально, молча, лишь изредка крякая от удовольствия! Я терял сознание и снова приходил в себя... К тому времени, когда они наконец-то устали, мне показалось, что прошла вечность. Я был полумертв и не имел сил даже стонать. Наконец, один легонько пнул меня ногой и сказал напарнику: "Слышь, мы не перестарались, а? По-моему, этот щенок врезал дуба!"

Тот наклонился ко мне, и я ощутил на своем лице его зловонное дыхание – смесь перегара, чеснока и дешевых папирос. Меня чуть не стошнило! "Не, живой! Мать его так!" Извини, я лишь цитирую! "А хоть бы и подох – невелика потеря! Какого хрена Хозяин с ним возится, не понимаю!" "А тебе и понимать нечего, тебе платят – ты делай!" "Да у меня руки чешутся пришить этого макаронника! Понаехали тут, паскуды... О! Гляди-ка! Очухался!" – и я вновь заработал ногой по ребрам. "Оставь его! Он свою дозу уже получил... Слышь, сопляк, передай своему папаше, чтобы сидел смирно и не рыпался. Пленка – думаю, ты знаешь, о чем я толкую – должна быть передана Хозяину завтра (и он указал время и место, куда нужно положить кассету). Ты понял меня, козел?! И никаких шуточек с копиями и ментами! Тут дело серьезное! У тебя ведь, кажется, есть сестричка, не так ли?! Сладенькая конфетка! Уверен, Стас за верную службу отдаст ее нам. Как думаешь, Рыжий?! Хозяину-то она ни к чему, у него есть Нинка!" Вместо ответа Рыжий заржал, как конь. Я не верил своим ушам! Значит, женщина, которую Кротов выдавал за свою племянницу, – его любовница?! Приманка, на которую я, как последний идиот, клюнул?! Весьма остроумный способ контролировать меня?! Так значит, именно Нина сообщила "дяде", что я нахожусь у нее! Поверь, это известие было для меня гораздо больнее побоев!

– Я думал, что хуже этого уже ничего услышать не придется, однако, Судьба, видимо, решила доконать окончательно... Рыжий вновь обдал меня смрадным дыханием и поинтересовался: "Ты все понял, ублюдок?! Отвечай, когда тебя спрашивают!" Его сообщник коротко хохотнул: "Как же он может ответить, когда у него рот заклеен!" Рыжий содрал с моих губ пластырь... вместе с кожей. "Сволочи!" – выдохнул я, обретя возможность говорить, и тотчас же получил такой удар в челюсть, что в голове загудело. "Хватит! – крикнул второй подонок. – Стас приказал не уродовать мальчишку!" "А я думаю, ему давно пора отправиться вслед за братцем!" "Рыжий! Что за мания убивать?!" "А кто говорит об убийстве?! – вновь заржал этот придурок. – Я просто слегка подвинул своим грузовиком его тачку! Кто же виноват, что итальяшка свалился в карьер?!" Вот тут я окончательно понял все! Наконец-то все детали встали на свои места! Никто иной, как Стас организовал убийство брата! Нина подслушала наш разговор с Сальваторе, тогда в кабинете, и все доложила своему мнимому родственнику (я сам, на свою голову, учил ее итальянскому, и эта стерва оказалась весьма способной ученицей). Какими великолепными актерами были "дядя" с "племянницей"! Как натурально рыдала она на похоронах! Разъяснилась и тайна последних слов Сальваторе. "Лорри!" Это переводится как "грузовик"... с английского. Брат, умирая, пытался рассказать, что послужило причиной аварии и, плохо объясняясь по-русски, надеялся, что гаишник знает международный английский язык! Знаешь, Катя, когда я представил себе эту картину, меня охватила такая ярость, что я перестал даже чувствовать боль!

Слепая ненависть руководила в тот миг всем моим существом. Не знаю, каким образом мне удалось вывернуться, но я ухитрился это сделать и изо всех сил ударил связанными ногами в то место, откуда доносился гнусавый голос Рыжего. Вопль боли, тотчас же последовавший оттуда, наполнил мое сердце неизъяснимой радостью! "Ах ты мразь! – прохрипел Рыжий, отдышавшись, – Да я тебя сейчас... Ты видел, Кирпатый, ты видел?! Я его сейчас убью!" "Нет! Ты его не убьешь! Стас слишком хорошо платит и слишком скор на руку, я не хочу неприятностей! Мальчишка должен остаться жив... но если ты слегка подпортишь ему фасад, думаю, Хозяин не будет возражать!" И я понял, что ужасное избиение, которому меня подвергли – не более чем нежное поглаживание по сравнению с тем, что собирается сделать со мной разъяренный Рыжий...

Адриано встал во весь рост, повернулся к Кате спиной и начал медленно расстегивать пуговицы на рубашке. Женщина затаила дыхание.
– У тебя не слишком слабые нервы?! – спросил парень, бросив рубашку на кресло.
– Нет! – прошептала она, теряясь в догадках.
Андрей повернулся, и Катя невольно отпрянула, содрогнувшись от ужаса.
– О, Господи! – вырвалось у нее.

Грудь парня уродовал огромный чудовищный шрам от сильнейшего ожога... в форме основания утюга!
– Отвратительно, не правда ли?! – криво усмехнулся Андрей. – Теперь ты, наконец, знаешь, почему я всегда наглухо застегиваю свои доспехи!
– Это ужасно! – простонала Катя, приходя в себя от увиденного.
– Полностью с тобой согласен! – хмыкнул он, одеваясь. – Ни в одной цивилизованной стране мира со мной не сделали бы такого. У дикарей – и методы дикие! В вашем СНГ даже убить по-человечески не могут!
– Но ведь есть какие-то средства... ну, не знаю, пластическая операция, что ли...
– Катенька! Увы, это – немалые деньги! Кроме того, я не собираюсь расставаться с этим шрамом, пока не отомщу... Слушай последнюю главу моей сказки! Как я оказался дома – не помню, но, придя в сознание на какое-то время, мне удалось все объяснить отцу... Ему пришлось принять условия Стаса – речь шла о жизни (и не только – о жизни!) его дочери! А сам Кротов исчез вместе со своей "племянницей", прихватив с собой все деньги, что лежали на счету в банке. Вот когда отцу, в очередной раз, пришлось раскаяться в своей доверчивости!

– Потом я очень долго валялся в больнице – началось заражение крови; чудом остался жив. В университете пришлось взять академотпуск – я слишком долго не мог прийти в себя после болезни. А когда поправился, родители решили отправить меня куда-нибудь, где Стас и его прихвостни не смогли бы меня найти. О возвращении в Италию не могло быть и речи – я не собирался садиться на шею Сабрине, а финансовая поддержка отца осложнялась из-за территориальных, валютных и многих других причин... Москва была рядом, но мать приходила в ужас от одной мысли, что Кротов может быть там. И я ухал в Киев, перевелся на свой факультет в КГУ. Здесь, в Украине, я чувствовал себя в относительной (скорее всего – призрачной) безопасности.
– Бедняга, как ты учился там, ведь в Киеве преподают, в основном, на украинском?!
– Владея одним славянским языком, несложно понять и остальные, – улыбнулся Анри. – Вообще-то, иностранные языки даются мне легко. Кроме русского, а теперь уже и украинского, я хорошо знаю английский и французский и сносно – немецкий и испанский.
– Ты считаешь русский язык иностранным? Но ведь ты сам – наполовину русский!

– Нет! – резко остановил он Катю. Нет! И, пожалуйста, не надо разговоров на эту тему! Я всей душой пытался полюбить родину моей матери, но ничего, кроме страданий в России не нашел... Если уж на то пошло, Украина понравилась мне больше, особенно здесь, на юге. Ваш язык своей певучестью напомнил мне итальянский, а черноокие девчата – моих соотечественниц. Даже небо здесь почти, как в Италии... Но не будем отвлекаться! Что ты еще хочешь узнать? Почему я езжу на красной "Феррари"? Нет, я не собирался специально покупать машину, которая каждую минуту напоминала бы мне о брате, но, когда я увидел ее, когда сел за руль... у меня появилось такое чувство, будто я сижу в машине Сальваторе. И я уже не мог не купить ее! Когда отец приехал ко мне в Киев, и я встретил его в Борисполе на моей "Ферри", он так изменился в лице, что я подумал – ему сейчас станет плохо. Но он лишь с ужасом взглянул на меня и прошептал побелевшими губами: "Не надо было этого делать, сынок!" Но я нисколько не жалею! Она мне очень дорога!

– Ты говоришь о машине, как о женщине, – улыбнулась Катя.
– О женщине?! Знаешь, я, в прямом смысле этого слова, на своей шкуре испытал, что такое женское коварство! Предательство Нины здорово меня зацепило! Понадобилось три года, чтобы я изменил мнение о женщинах, и то – потому, что встретил тебя. Встретил и полюбил... А за это время у меня не было женщин, не считая профессионалок.
– Что ты имеешь в виду? – не поняла Катя.
– Я имею в виду проституток! – жестко сказал парень.
– Ты?! Ты... ходишь к проституткам?! – Катя не могла опомниться. С каждой минутой перед ней открывались такие стороны жизни и черты характера Адриано, о которых, вообще, лучше было бы не знать.
– А что тебя так испугало?! – криво усмехнулся он. – Сам факт или моя откровенность?! Ты что же думала, я – святой? Не надо на меня так смотреть, я лишь предельно честен с тобой... и то лишь потому, что завтра ты меня уже не увидишь. Ради Бога, Катя, спустись с небес! Неужели ты не знала, что девяносто процентов мужчин хотя бы раз в жизни пользовались услугами этих "жриц любви"? По крайней мере, на Западе это – так...

– Да нет... Я... Но почему?! – смущенно пролепетала Катя, слишком поздно осознав всю глупость своего вопроса и с ужасом ожидая взрыва презрительного хохота.

Однако Андрей не рассмеялся:
– Они не задают лишних вопросов, Катюша. Эти женщины получают деньги и выполняют свою работу, не интересуясь ни биографией, ни, даже, именем клиента... Неужели ты думаешь, я мог, с таким шрамом на груди, завести серьезный роман с порядочной девушкой? Что, кроме отвращения, может испытать женщина при виде этой мерзости?! Ведь тебе тоже стало противно, не так ли?!
– Нет! – с жаром воскликнула Катя. – Нет, Анри! Ты заблуждаешься!
– Так или иначе, – устало вздохнул парень, – все равно пришлось бы объяснять, откуда у меня такое уродство. Пришлось бы что-то врать, изворачиваться... это – не по мне.
– Но мне же ты рассказал правду.

– Тебя я люблю... Ты – первая, кому я все это рассказываю. Первая и последняя! Пойми, Катя, я – совсем не тот человек, каким ты меня себе вообразила... У меня сломана жизнь, искалечено не только тело, но и душа. Я потерял все самое дорогое: брата, Родину, иллюзии, возможность жить так, как мне хочется. А сейчас я теряю тебя! Теряю, даже не успев обрести...
– Почему ты уехал из Киева? – перебила его Катя, желая перевести разговор в другое русло.
– Потому что однажды ночью в квартире, которую я снимал, зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Рыжего! "Твоя сестричка хорошеет с каждым днем! – прогнусавил он. – Но этот лакомый кусочек легко может превратиться в отбивную! Помни об этом, щенок, и не расслабляйся! Хозяин в курсе дел всей твоей семьи..." Не знаю, что он еще хотел сказать – я разбил телефон. Они нашли меня!.. До окончания университета оставалось всего ничего, но мать так умоляла меня уехать, что, ради ее спокойствия, мне пришлось уступить. Вот так я и оказался здесь... Я устал бегать от этих ублюдков, надоело! Мне связывала руки сестра, но теперь обстоятельства изменились – она выходит замуж и уезжает в Палермо.
– В столицу Сицилии?
– Совершенно верно! Ее будущий муж – один из "королей" сицилийской мафии. Эта свадьба – идея отца! Я от нее – не в восторге, а Юлия – тем более! Он намного старше моей сестры, и она его совершенно не любит. Бедняжка не хочет уезжать из России, кроме того, она влюблена в одного русского парня – талантливого художника, у которого нет ни гроша в карманах, и который не сможет уберечь сестру от Стаса и его банды... Вот мафиози – сможет! Поэтому, как ни печально, для нее это – единственный шанс остаться в живых... Так встреча Антонио Моретти с этим дьяволом исковеркала судьбы его детей! На этом сказка заканчивается... пока на этом.

– И что ты собираешься делать дальше? – спросила Катя, до глубины души потрясенная услышанным.
– Найти Стаса...
– Зачем?!
– Хочу посмотреть ему в глаза! Хочу понять, как можно быть таким подонком!
– А потом?
– Потом – я убью его! – резко прозвучало в ответ.
– Ты сможешь хладнокровно убить человека?!
– Человека?! – гневно воскликнул Адриано. – Я часто думаю, как бы поступил Сальваторе на моем месте?
– Как? – спросила Катя, заранее зная ответ.
– Кротов уже был бы мертв!
– Они сильнее тебя, Анри! Ты погибнешь! – тихо сказала женщина, с грустью понимая, что ей не удастся переубедить парня.
– Возможно! – пожал плечами тот. – Но лучше умереть, чем всю жизнь прятаться по таким вот норам и шарахаться от собственной тени. Моретти никогда не были трусами! Ты знаешь, что такое вендетта?
– Кровная месть... Но Анри, сделав это, ты сам уподобишься Стасу! – предприняла Катя последнюю отчаянную попытку спасти Андрея от смерти и от себя самого.
– Катя! Что ты мне здесь собираешься проповедовать?! Идею христианского всепрощения?! Хорошо, предположим, я сумел бы простить им то, что они сделали со мной! Но как можно простить смерть брата, изломанную жизнь сестры, слезы и бессонные ночи матери, боль и унижение отца?! Как можно простить это, Катя?!
– Но есть же закон, правосудие! Стас и его сообщники должны быть осуждены...

Адриано презрительно расхохотался:
– Правосудие?! В стране, где весь аппарат власти коррумпирован сверху донизу?! Где говорят одно, думают другое, а делают третье?! Где главари преступных группировок являются, по совместительству, представителями закона?! В стране, где бюрократизм, словно раковая опухоль, повсюду пустил метастазы?! Впрочем, в Украине дела обстоят не лучше... Ради Бога, Катя, не будь наивной!
– А если я попрошу тебя...

Внезапно Андрей сжал ее плечи и наклонился так близко, что Кате показалось, будто пламя, полыхающее в этих, почти безумных сейчас, глазах в следующую минуту испепелит ее.
– Час назад ты отняла у меня последнюю, единственную надежду на счастье, а теперь хочешь отнять то, что все эти годы являлось смыслом моей жизни?! Тебе не кажется, что это слишком жестоко? – лицо его перекосилось от гнева и страданий.

Кате стало не по себе:
– Отпусти меня, Андрей! Мне больно! – прошептала она, стараясь превозмочь страх.
Он тотчас же опомнился:
– Прости меня! Прости, ради Бога! Я совсем уже не соображаю, что делаю... Пойми, я не могу оставить Стаса безнаказанным. Не могу!
– Я понимаю, – тихо сказала Катя. – А что ты собираешься делать потом?

Андрей невесело усмехнулся, опускаясь в кресло напротив:
– Если, после того, как я выполню свой долг, для меня все еще будет существовать такое понятие, как "потом", я вернусь в Италию. Буду заниматься наукой, зарабатывать на жизнь переводами. Не пропаду! Возможно, мне удастся стать для сына Сальваторе тем, кем брат, в свое время, стал для меня. Я очень привязался к мальчику, он так похож на своего отца... – парень перегнулся через журнальный столик и взял руку женщины. – Катя! Поедем со мной! Ты даже представить себе не можешь, как много ты для меня значишь, как ты мне нужна! Поедем! Мы начнем жизнь сначала! Это – шанс для нас обоих! Что ждет тебя здесь?! Нищета и разочарования? Ты заслуживаешь лучшей доли! Я сделаю все, чтобы никогда даже тень сожаления о принятом решении не омрачила твое спокойствие! Поедем!

– Нет, Анри! У нас с тобой разные дороги! – мягко, но решительно ответила Катя, думая о том, что было бы чистейшим безумием связывать свою жизнь с человеком, одержимым жаждой мести.
Они замолчали. Все уже было рассказано, сказано и решено. Звенящую тишину нарушало только их дыхание. О чем думали, что чувствовали в этот момент женщина и мужчина, которых так неожиданно свела Судьба? Свела, но не соединила... Во всем в этом мире есть промысел Божий... Зачем понадобилась Всевышнему эта встреча? Что, кроме новой боли, принесла Адриано любовь к Кате? Что бесповоротно изменилось в ней самой, какие неосуществимые мечты разбились о жестокую действительность, даже не успев родиться? ... "Да будет воля Твоя..."
Часы в другой комнате пробили полночь. Женщина встрепенулась:
– Уже поздно! Мне, наверное, пора...

Адриано смущенно потер подбородок:
– Видишь ли, Катя, боюсь, я сейчас не в состоянии сесть за руль.
– Да-да! Я понимаю! – поспешно сказала она, вставая. – Я сама как-нибудь...
– Нет, это исключено! Городской транспорт уже не ходит, а маршрутку или такси в этом районе, да еще и в такое время, трудно поймать... Знаешь что?! Оставайся ночевать здесь! Дверь в этой комнате изнутри закрывается на задвижку. И потом, не думаешь же ты, в самом деле, что я собираюсь тебя насиловать?! Утром я отвезу тебя, куда скажешь, – и, не давая ей времени что-либо возразить, достал из шкафа аккуратно сложенное постельное белье и белый махровый халат. – Все – чистое. Спокойной ночи!
Не дожидаясь ответа, он вышел, закрыв за собой дверь. Какое-то время Катя продолжала сидеть со стопкой белья на коленях, но вскоре поднялась и начала стелить себе постель. "Что случится плохого, если я переночую здесь?!” – пыталась она успокоить начавшую было шевелиться совесть. Да и куда она могла пойти по сугробам в модельных туфлях на шпильке?!

Она приняла душ, пытаясь смыть под горячими упругими струями усталость, накопившуюся за этот, такой длинный, день и в теле, и в душе; закуталась в халат и, выключив свет, прилегла на диван. Но сон, как назло, не шел! Во мраке комнаты ворочались причудливые тени, порожденные светом фонаря за окном. Нервы, до предела взбудораженные жутким рассказом Адриано, казалось, звенели и готовы были оборваться, словно чересчур натянутые струны. Несчастной женщине мерещилось то окровавленное тело Сальваторе, то чудовищный шрам Анри, то волчья ухмылка Стаса. Потом из этого кошмара выплыли лица Королева и Бермана, и почудилось, будто гигантский отвратительный зародыш навалился ей на грудь и пытается вырвать сердце. Она вскрикнула и уткнулась лицом в подушку, уже не в силах отличить сновидения от реальности, ощущая только, что все тело сотрясает дрожь. Еще десять минут – и она сойдет с ума! Бедняжка вскочила и стремглав бросилась к выключателю. Испугавшись яркого света, призраки отступили, попрятались по углам...

В бутылке еще оставалось шампанское. Трясущимися руками Катя налила полный бокал; зубы отстучали по хрусталю мелкую дробь. Стало немного легче, но о том, чтобы погасить свет и лечь спать – не могло быть и речи. Зябко кутаясь в халат, бесприютной тенью бродила женщина по комнате, изнывая от страха и тоски. Возможно, это – последняя ночь в ее жизни, и провести ее здесь, скорчившись на диване, без сна, с содроганием наблюдая движение стрелок по циферблату... уже одна мысль об этом была невыносима!
Наконец, Катя присела на край подоконника – туда, где час назад сидел Андрей – и сосредоточенно уставилась мутным взглядом то ли куда-то в пространство, то ли в глубины собственной души. Происходящая там борьба бросала на ее щеки то отсветы пожара, то смертельную бледность. Внезапно женщина, поплотнее запахнув полы халата, решительно направилась к двери и, отчаянно рванув задвижку, вышла в коридор.

В комнате Андрея горел свет. Он пробивался в щель под дверью и ложился на пол светящимся Рубиконом, через который Кате предстояло перешагнуть. Она подняла руку, намереваясь постучать, но передумала и, толкнув дверь, вошла.

Парень стоял у окна, скрестив руки на груди. Его бедра были обвязаны белым махровым полотенцем, еще более оттеняющим смуглую кожу, а великолепный торс обнажен. По тому, как дрогнули и напряглись классически совершенные мышцы спины, Катя поняла, что он услышал, как она вошла, но, тем не менее, не оглянулся.

Женщина обвела взглядом комнату – та же скромность обстановки, та же чистота, что и в гостиной; на письменном столе – несколько стопок аккуратно сложенных книг и две фотографии, которые Катя уже видела, а по стенам – ее портреты, выполненные и в графике, и в масле, и акварелью...
– Андрей! – тихо позвала она, с трудом шевеля пересохшими от волнения губами.
– Что случилось? – спросил он чужим, хриплым голосом, не оборачиваясь.
Катя, чувствуя, что решимость вот-вот покинет ее, и придется возвращаться к отвратительным призракам, притаившимся в соседней комнате, выпалила на одном дыхании:
– Андрей! Эта ночь ничего не изменит, но я хочу, чтобы она была!

Парень повернулся так стремительно, что женщина невольно отпрянула назад. Такого выражения лица ей еще не приходилось видеть.
– Катя! Я вынесу от тебя все: презрение, гнев, отвращение, но не жалость! Слышишь, не жалость!
– Нет-нет, Анри! Жалость тут ни при чем! – горячо воскликнула Катя, не ожидавшая такого поворота событий.
– Тогда – что же?! – спросил он недоверчиво, но уже мягче.
– Не знаю! Не могу объяснить! В моей жизни никогда не было другого мужчины, кроме мужа. Мать с детства воспитывала меня в этом отношении очень строго... Наверное, если бы я не встретила тебя... Нет! Не спрашивай ничего, пожалуйста! Ты мне очень нравишься! Очень! Если бы не сын... я уехала бы с тобой!

Катя была не совсем искренна: возможно, не зная всей правды, она и рискнула бы изменить свою жизнь и связать ее с Андреем Стрельцовым, но Адриано Моретти одновременно и завораживал, и пугал ее. Мир, к которому он принадлежал и который обещал подарить ей, был многогранен, красочен, великолепен, но, в то же время, жесток и беспощаден. На что бы сменила она беспросветную серость семейных будней? На ежеминутный страх получить "посылку" с бездыханным телом любимого человека, на ужас ожидания собственной смерти, готовой в любую секунду настигнуть ее, приняв облик пули, ножа или... грузовика?! И как компенсация этого кошмара – деньги, огромные деньги – роскошь, утопающая в грязи и крови?! Нет, такая жизнь была не для Кати! "Каждому – свое..." Но сейчас, этой ночью, ничего уже не имело значения!
– Эта ночь принадлежит нам, Анри! – тихо сказала женщина, не отводя взгляда от угольных зрачков.

Адриано подошел к ней, осторожно взял за плечи, заглянул в глаза.
– Катя! Ночь закончится, и наступит утро. Мне не хотелось бы, чтобы солнечный свет заставил тебе горько раскаиваться в содеянном!
– Неважно, Анри! Неважно! Я хочу, чтобы эта ночь была! Я хочу этого!
– Я мог бы подарить тебе тысячи восхитительных ночей, любимая! Но пусть будет, как ты хочешь... Даже, если эта ночь окажется единственной, я не променяю ее на все сокровища мира! Будет все, как ты хочешь, любовь моя! Amore mia!

Он потянул за поясок халата, и тот белой змейкой скользнул вниз на старенький потертый ковер. Полы распахнулись, и Катя ощутила, как кровь стремительно прилила к щекам... Халат не замедлил лечь рядом с поясом – руки Адриано действовали ласково и уверенно.

Она стояла перед ним обнаженная, затаив дыхание, с ужасом ожидая сочувственно-презрительного выражения лица, не раз в последние годы появляющееся у мужа, и фразы, типа: "Какая же ты худющая!". От волнения подкашивались ноги, кружилась голова. Казалось, еще мгновение, и она потеряет сознание. В этот миг Катя едва ли отдавала себе отчет, где она находится и что делает.

Адриано бережно и нежно провел кончиками пальцев по ее лицу, словно слепой или скульптор. И тотчас же, вслед за пальцами, легкие, едва ощутимые поцелуи затрепетали на Катиных щеках, шее, плечах. Становясь все более страстными, чуть дольше задержались на темных, набухших, словно розовые бутоны, сосках и вот уже заскользили по шелковистому животу, опускаясь все ниже и ниже... Катя застонала от наслаждения и закрыла глаза, теряя ощущение реальности...
– Ты божественно красива! – прошептал Анри.

Это были последние слова, сказанные им по-русски этой ночью. Но, вслушиваясь в жаркий шепот, наслаждаясь музыкой итальянской речи, Катя понимала, о чем он говорит, ибо слова любви не ведают языковых барьеров.

Утомленные, они уснули под утро, не разжимая объятий. С улыбкой на чуть приоткрытых губах, доверчиво и нежно прижавшись щекой к ужасному шраму, спала на груди Адриано Катя, впервые в жизни изведавшая этой ночью такие вершины и бездны любви, о существовании которых даже не подозревала. Анри не улыбался во сне, но на лице его было выражение такого безмятежного счастья, какое ни разу не появлялось на нем с тех пор, как парень покинул родной Неаполь. Этой ночью, впервые за три года, Адриано Моретти не снились кошмары.

XIV

– Почему она мне ничего не сказала?! Почему?! – в который раз задал Андрей вопрос то ли себе, то ли нервно измеряющей шагами длину больничного коридора Маше.

Долгое время вопрос оставался без ответа. Наконец девушка остановилась и, глядя на него сверху вниз, не без некоторого сарказма, изрекла:
– А что ты хотел услышать: "Андрюша, мне нужно сделать аборт, не мог бы ты меня подвезти..."?! Это?! Не каждая женщина рискнет сказать такое даже виновнику ее положения, не то что... Впрочем, возможно, ваша дружба уже перешагнула границы подобных условностей?!

Андрей смущенно кашлянул... Сегодня утром он отвез Катю к дому подруги. Ни словом не обмолвились они о чудесной ночи, которая, без сомнения, останется в памяти обоих до самого конца. Не было ни объяснений, ни уговоров. Только на ее чуть слышное "до свидания" он так же тихо ответил: "Прощай, Катенька!" В тот момент он был уверен, что эта страница жизни уже безвозвратно перевернута, но выскользнувшая в коридор Маша крепко ухватила его за запястье и шепнула, чтобы не слышала Катя: "Подъедь часа через два к областной больнице! Очень тебя прошу!" ...И вот он сидит на жестком топчане в узком и длинном коридоре гинекологического отделения, следя взглядом за мечущейся взад-вперед Машей. Больных в эту часть здания, с устрашающей надписью на двери: "Посторонним вход строго запрещен", не допускают, только – медперсонал, и сейчас коридор пуст. Там, за стеклянной дверью, – операционная, там в этот момент находится Катя...
– Господи! Как курить-то хочется, а! – неожиданно простонала Маша. – И сигареты, как назло, кончились! У тебя нет?!
– Сейчас схожу куплю...
– Нет-нет! – испуганно воскликнула девушка. – Не уходи, ради Бога! Перебьюсь! Только не уходи!
– Маша! Может быть вы, наконец-то, присядете и объясните мне, в чем дело?!

Покусывая ярко накрашенные губы, она послушно села рядом.
– Что я должна тебе объяснить?
– Например, почему вы так нервничаете? Я понимаю, что при любой операции существует определенная доля риска, но эта – не настолько сложная, чтобы так изводить себя. Или есть еще что-то, о чем я не знаю?!
– Есть! – выдохнула она, нервно сплетая и расплетая пальцы.
– Что?! – спросил Андрей, внезапно бледнея. – Да не молчите же, Маша, Христа ради! В чем дело?!
– У нее очень больное сердце! Очень! И Дима – врач, который ее оперирует, – опасается, что она может не перенести наркоз.
– О Боже! – простонал Адриано.
Маша с некоторым удивлением отметила, какое глубокое отчаянье отразилось на лице парня. Неужели он настолько сильно любит ее?!
– Значит она сейчас, в эту самую минуту, может... – Андрей запнулся, не в силах произнести вслух страшное слово.
– Умереть! – зябко поведя плечами, прошептала Маша.
– Абсурд какой-то! Ведь еще несколько часов назад... Господи! Это невозможно!

Маша промолчала в ответ.
– А ее муж? Он знает?! Как он мог допустить, чтобы она рисковала жизнью?! Почему Катя не оставила ребенка? – засыпал Андрей вопросами свою собеседницу.
– Муж?! – девушка презрительно хмыкнула. – Он заявил, что ребенок в наше время – непозволительная роскошь!
– Непозволительная роскошь... – задумчиво повторил Адриано.
– Впрочем, – стараясь быть справедливой, добавила Маша, – он не знал, чем может все это кончиться. Да и рожать ей тоже нельзя! Так хоть какой-то шанс остается! Так что, этот паразит невольно оказался прав: для Кати ребенок, и впрямь, – непозволительная роскошь, хотя он имел в виду всего лишь финансовую сторону проблемы.
– А она сама хотела этого ребенка?
– Да.

Андрей тяжело вздохнул и надолго замолчал, сосредоточенно разглядывая узоры на линолеуме.
– О чем ты думаешь? – наконец спросила Маша, пытаясь разговорами заглушить все возрастающую тревогу за подругу. Время тянулось мучительно медленно. Дима предупредил, что у него сегодня несколько операций, и Катина будет последней. Но, все равно, как долго!
– Я думаю, – отозвался Андрей, – что этот самый Костя, очевидно, сам того не подозревая, высказал очень мудрую мысль.
– О чем ты?!
– Наверное, для каждого человека существует хотя бы одна "непозволительная роскошь" – что-то, чего ты страстно желаешь, за что готов отдать все, вплоть до жизни, но, увы, твоя жизнь оказывается никому не нужна, и это невозможно приобрести даже такой ценой! Бывает, люди долгие годы, вплоть до самой смерти, стремятся к призрачной цели, подчас заранее зная, что им никогда не удастся ее достичь...
– А у тебя есть такая неосуществимая мечта? – осторожно спросила девушка, невольно подумав о своем бывшем муже.
– Это не просто мечта, Маша! Это нечто гораздо более важное... Есть! Даже – две!
– А можно узнать, какие?

Андрей невесело усмехнулся:
– Можно, если не вдаваться в подробности! Одна – скажем так, "оживить" человека, который мне был очень дорог... Чтобы вы не страдали от любопытства, уточню, что это – мой брат... А вторая "непозволительная роскошь" находится сейчас за этими вот дверями, – кивнул он в сторону операционной.
– Андрюша! – мягко сказала Маша. – Не сдавайся! Дай Бог, чтобы сегодня все обошлось благополучно, и постепенно тебе удастся "завоевать" ее!
– Нет, Машенька! Нет! – печально улыбнулся Андрей. – Мы с Катей уже обо всем поговорили... Насильно мил не будешь! Одного я только не пойму...

Внезапно Адриано до боли сжал руку девушки, глаза его полыхнули:
– Ответьте мне, Маша: вчера Катя знала, что для нее эта ночь может стать последней?!
– Боюсь, что – да! Когда Дима говорил со мной об этом, Катя была в другой комнате, но мне показалось – она слышала!
Жутковато прозвучал в гулкой тишине коридора горький смех.
– Что ты?! – испуганно спросила девушка.
– Ничего! Ничего. Просто, наконец-то, все встало на свои места. Теперь мне все ясно!
– Что тебе ясно?!

Но он не успел ответить. Гул грузового лифта, которым пользовался лишь медперсонал, привлек их внимание.
– Господи! – прошептала Маша, и сердце ее сжалось в недобром предчувствии.
Мимо них пробежали шесть человек, с ног до головы одетых во все белое; лица их были закрыты марлевыми повязками, а на рукавах халатов красовался странный знак – красный крест внутри большой буквы "Р". В руках у них были небольшие сундучки с такой же монограммой. Шестерка бесшумно скользнула по направлению операционной...
– Господи! Господи! – повторяла Маша, прикрыв ладонью рот.
Андрей видел только ее округлившиеся от ужаса глаза.
– Что такое, Маша?! – воскликнул он, невольно заражаясь ее страхом и, довольно грубо, встряхнул девушку за плечи. – Что на этот раз?!
– Это же бригада реанимации! – чуть не плача крикнула она.
– О, нет! Только не это! – стоном вырвалось у Адриано.

Внезапно он закрыл глаза и горячо зашептал:
– Господи, Отче наш! Иже еси на небеси! Спаси ее! Спаси ее, Господи! Не дай ей умереть! Я так давно молился в последний раз! Я не помню ни одной молитвы! Но услышь меня, Господи! Услышь мя! Если тебе нужна чья-то жизнь – возьми мою! Возьми, Господи, но спаси ее! – и дальше что-то на незнакомом Маше языке.
В более подходящий момент она, должно быть, удивилась и постаралась узнать, кто же все-таки такой Андрей. Но сейчас ничего не имело значения! Ничего, кроме Катиной жизни! И Маша, мучительно пытаясь вспомнить слова "Отче наш", молилась вместе с парнем.

Томительные минуты казались Вечностью... Наконец, реаниматоры, подобно призракам в белых саванах, так же безмолвно проскользнули обратно и скрылись в поглотившей их пасти лифта. Ни у Маши, ни у Андрея не хватило духа остановить их страшным вопросом. Ожидание становилось невыносимым. Из операционной больше никто не выходил. Впрочем, там была еще одна дверь – выход в ту часть здания, где находились палаты, но это мало успокаивало.

Но вот дверь открылась, и девушка тотчас же узнала высокую фигуру бывшего мужа. Он медленно шел к ним тяжелой походкой смертельно уставшего человека. Андрей и Маша молча стояли рядом не в силах ни сдвинуться с места, ни произнести хоть слово.
Дмитрий Викторович, прочтя немую мольбу в обращенных к нему глазах, ободряюще улыбнулся:
– Все в порядке! Уже все в порядке!
И, обессилено опустившись на топчан, спросил:
– Ребята, у вас сигаретки случайно не найдется?
– Митя! Ты же не куришь!

Он поднял на Машу воспаленные глаза и усмехнулся в усы:
– Вообще-то, не курю! Но сейчас – не мешало бы!
– Сигарет, к сожалению, нет! – сказал Андрей, сочувственно глядя на врача.
– Ну и ладно! – согласился тот.
– Дима, что с Катей?!
– Сказал же – все нормально!
– Ее можно увидеть? – спросил Андрей.
– Она спит, но если очень уж невмоготу – пожалуйста!
– Она уже в палате? – осторожно спросила Маша.
– Нет, пока в послеоперационной. Пусть побудет там еще полчасика... от греха подальше. Идите, молодой человек! За этой дверью – еще один коридор, там сидит медсестра; скажете, что я разрешил – она даст вам бахилы и халат. Только идите через перевязочную, а не через операционную! Впрочем, Таня вас проводит... Еще одну минуту, пожалуйста! Скажите, вас, случайно, не Костя зовут?!

Маша заметила, как вздрогнул и побледнел парень.
– Нет! Меня зовут Андрей. А в чем дело?!
– Она под наркозом все время звала какого-то Костю. Я подумал... – и Дмитрий осекся под Машиным взглядом.
– Костя – ее муж! – спокойно объяснил парень, проявляя редкостное самообладание. – А я... Впрочем, неважно! Я только посмотрю на нее. Это займет всего несколько минут! С вашего разрешения!
Он повернулся и пошел по узкому длинному коридору. Две пары глаз неотрывно глядели ему вслед: темно-карие – с недоумением, янтарные – с состраданием. Но чем ближе была заветная дверь, тем медленнее и неувереннее становились его шаги. Не дойдя метра два, парень внезапно остановился, несколько секунд постоял в нерешительности и вернулся обратно.
– Что ты, Андрей?! – недоуменно воскликнула Маша.

Он как-то странно улыбнулся и быстро сказал:
– Не надо, Маша! Не стоит мне ходить туда. Я хочу запомнить Катю такой, какой она была вчера.
– Запомнить?! Я не понимаю, о чем ты?!
– Сейчас! Вы поймете! – он обернулся к врачу. – Простите, я не знаю ваше имя и отчество...
– Дмитрий Викторович.
– Дмитрий Викторович, не могли бы вы в двух словах объяснить, что такое у Кати с сердцем?
– В двух словах?.. Видите ли, я не специалист в этом вопросе. Порок митрального клапана, изменения аорты... Если вас интересуют детали, можете побеседовать с нашим кардиохирургом.
– Это излечимо?
– В общем-то, да! Но нужна операция! Жизненно необходима! Клапан надо заменить, без этого сердце не будет нормально функционировать. Лекарственной терапией здесь не отделаться.
– В этой больнице такая операция реальна?
– Вполне!
– Сколько это может стоить? В долларах, пожалуйста!
– Затрудняюсь ответить...
– Хотя бы примерно! – Андрей говорил нервно, быстро, словно стремясь поскорее покинуть гнетущие стены больницы. – Предположим, четырнадцати тысяч будет достаточно?
– Вполне!
– Отлично! Именно столько сейчас в банке на моем счету... Не могли бы вы сказать мне номер расчетного счета вашего учреждения?
Маша не могла поверить в реальность происходящего, Дмитрий Викторович тоже был явно озадачен.

Он задумчиво потер указательным пальцем переносицу:
– Андрей! Я не хочу ничего сказать плохого об администрации нашей больницы, но... думаю, будет лучше, если вы откроете для Кати личный лицевой счет.
– Понятно! – хмыкнул парень. – Я сейчас же поеду в банк и улажу все формальности...
– Молодой человек, думаю, вы даже не вполне себе представляете, что вы только что сделали для Кати!
– Андрюшка! Ты – прелесть! – Машины глаза сияли радостью и восхищением.
– Маша, вы прекрасно знаете, что значит для меня Катя! И для вас, Дмитрий Викторович, это уже не секрет... И все же, почему мимо нас промчались реаниматоры?
– У нее была остановка сердца! – вздохнул врач.
– Клиническая смерть?! – ахнула девушка.
– Можешь называть это так! Главное, все обошлось благополучно!
– Вы уверены, что она вне опасности?! – взволнованно спросил Андрей, покусывая побелевшие губы.
– На данном этапе – да! – поспешил Дмитрий Викторович успокоить этого странного парня. – С моей стороны тоже никаких осложнений. Если подлечить сердце, она еще сможет иметь детей.
– Когда ей будут делать операцию на сердце?
– Не знаю! Это уже не в моей компетенции!
– Хорошо... Спасибо, Дмитрий Викторович! Спасибо за Катю!

Врач смущенно улыбнулся:
– Извините, но я вынужден вас покинуть. У меня сегодня еще ночное дежурство, а я, честно говоря, чертовски устал ... Маша, – Дмитрий потер переносицу, тщательно подбирая слова, – не могла бы ты зайти ко мне в кабинет? Мне очень нужно поговорить с тобой!
– О Кате? – спросила девушка дрогнувшим голосом.
– И о Кате тоже... До свидания, Андрей! Было приятно познакомиться с вами!
Андрей задумчиво смотрел вслед удалявшемуся доктору.
– Видимо, он очень хороший человек!
– Да! – тихо ответила Маша.
– Маша! – парень повернулся к ней. – Можно попросить вас об одном одолжении?
– Конечно!

Он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке (Маша затаила дыхание!), снял с шеи витую цепочку с диковинным крестом, на котором вместо Спасителя была роза, и вложил в ладонь девушки.
– Передайте это Кате, пожалуйста! И эту записку тоже... – он вырвал из записной книжки листок и быстро набросал несколько строк, едва заметно улыбаясь каким-то своим мыслям.

Маша не удержалась и, вытянув шею, заглянула в текст послания. "Две небольшие луковицы мелко нарезать и обжарить на оливковом масле до бледно-золотистого цвета..." – и тому подобное. Абракадабра какая-то!
– Что это?! – изумленно спросила девушка.
– Катя поймет! – он снова улыбнулся, теперь уже ей. – Прощайте, Маша!
– Как это "прощайте"?! Ты что, уезжаешь?!
– Да!
– Почему, Андрей?! Почему?!
– Так будет лучше!
– Кому?! Кому будет лучше, Андрюша?! Ты с ума сошел!
– Прежде всего, Кате! Я – лишний здесь, поймите же это, наконец! Машенька, поверьте, я очень благодарен вам за участие и сочувствие, но... она, кажется, действительно любит мужа. Я не хочу стоять у них на дороге!
– Почему ты так решил?! Мало ли что можно наговорить под наркозом!
– Да дело совсем не в этом!
– А в чем же?!
– В непозволительной роскоши! – грустно усмехнулся Адриано. – Прощайте, Машенька! И спасибо вам за все!
– Куда же ты едешь? Хотя, зачем я спрашиваю?! – в отчаянье махнула рукой Маша. – Все равно ведь не скажешь!
– Домой! В Петербург! Больше, действительно, ничего не скажу!
– Андрей! Неужели ты, и впрямь, вот так внезапно возьмешь и исчезнешь?!
Адриано какое-то мгновение колебался, но, тем не менее, ответил:
– Я позвоню вам, Маша! Позвоню, чтобы узнать, как прошла операция... Но при одном условии: вы ни слова не скажете Кате о моем звонке! Хорошо?
Девушка кивнула и на мгновение нежно прижалась губами к тщательно выбритой щеке.
– До свидания, Андрей! Да хранит тебя Господь!

...Медсестра проводила Машу в двухместную палату, куда уже перевезли очнувшуюся от наркоза Катю.
– Катюха! – девушка бросилась к подруге. – Катюха! Родная моя! Как я рада, что все обошлось! Как ты себя чувствуешь?!
– Нормально! – слабо улыбнулась Катя. – Сердце только немного побаливает... Я уже знаю, что у меня была клиническая смерть.
– Дима мне сказал!
– Твой Дима – замечательный человек и прекрасный врач! Я ему бесконечно благодарна! Если бы не он – скорее всего, я бы умерла...
– Скажи, Катя, – осторожно спросила Маша, – ты все это время знала, что можешь не выдержать наркоза?
– Да! – улыбнулась женщина. – Я слышала ваш разговор в кабинете...
– Катька! Ты очень мужественный человек! – восхищенно воскликнула девушка.
– Куда там! – отмахнулась Катя. – Знаешь, как мне было страшно?!
– Бедная ты моя! – ласково погладила Маша подругу по руке. – Дима сказал, что после того, как тебе подлечат сердце, ты еще сможешь иметь ребенка.
– Нет, Машенька! Это был последний шанс, и я им не рискнула воспользоваться. Увы, отныне ребенок для меня, и в самом деле – непозволительная роскошь!
– Что вы сегодня все твердите эту дурацкую фразу?! – раздраженно вырвалось у Маши.
– Кто – все?!
– Сначала Андрей, теперь – ты!
– Андрей был здесь?! – живо спросила Катя.
– Разумеется! Все время, что ты находилась между жизнью и смертью, он был здесь! Не смотри на меня так! Да, это я ему сказала, что ты в больнице и почему! Дура ты, Катька, дура! Попомни мое слово: никто и никогда не будет любить тебя так, как любит этот парень!
– Я знаю! – тихо сказала Катя.
– Что ты знаешь?! Видела бы ты его лицо, его глаза там, в коридоре! Ты знаешь! А что он уехал, навсегда уехал, знаешь?! – горячо воскликнула Маша, акцентируя ударение на слове "навсегда".
– Знаю! – все так же тихо, не поднимая глаз, ответила Катя.
– Он просил передать тебе это! – и девушка положила на одеяло цепочку и сложенный вчетверо листочек бумаги. – Сказал, ты поймешь, что это значит.

Катя с некоторым недоумением развернула листок, прочитала послание и тихонько рассмеялась.
– Чему ты смеешься?! – удивилась Маша. – Что это за шифровка?
– Это рецепт, Машенька! Всего лишь рецепт соуса к спагетти!
– Вы оба чокнутые! – печально констатировала факт Маша. – А это что за языческое распятие?
– Это талисман! – сказала Катя уже серьезно. – Талисман, передаваемый в семье Андрея от отца к сыну. Эта вещь очень дорога ему! Это бесценный подарок, Маша! Не спрашивай меня ни о чем, пожалуйста! Это – не моя тайна!
– Значит, все-таки, Андрей рассказал тебе, кто он?! – задумчиво протянула девушка. – Что же, это – еще одно доказательство его любви! Не беспокойся, я не стану тебя расспрашивать! Но есть еще кое-что, чего ты не знаешь! Андрей открыл для тебя счет в банке и положил на него четырнадцать штук баксов! Твоя операция по замене клапана оплачена с лихвой, подруга!
– Боже мой! Зачем он это сделал?! – ахнула Катя, приподнимаясь на локте.
– Лежи! Чтобы твой драгоценный муж, которого ты так любишь, не остался вдовцом! Он, по-моему, только об этом и мечтает! Ненормальные вы все какие-то, честное слово!
– Не надо, Машенька, – мягко сказала Катя, с нежностью прижимая к груди талисман и записку. – Ты же не знаешь всего!
– Ладно! – вздохнула Маша. – Бог вам всем судья: и тебе, дурочка ты моя правильная, и мужу твоему – эгоисту проклятому... и этому загадочному рыцарю тоже! Я и так уже влезла, куда мне не следовало совать свой нос! Просто жалко и тебя, и мальчика этого! Ей богу, до слез жалко! Жизнь такая короткая, Катюха, а вы ее еще сами себе портите!
– А ты?! – улыбнулась Катя.
– А я что – лучше, что ли?! Я вот сегодня Митьку после операции увидела, а у него руки дрожат... Не поверишь, так мне вдруг захотелось прижаться к этим рукам и расцеловать их! Не суждено мне, видно, разлюбить его!
– Может быть, у вас еще что-нибудь получится! – не совсем уверенно произнесла женщина.
– Да что там может получиться! – безнадежно махнула рукой девушка. – У него семья, на кой черт я ему нужна?! ...Ладно, подруга! Где наша не пропадала! Все будет о'кей, верно?! Мы с тобой молодые и красивые! У нас еще вся жизнь впереди!
– Неисправимая оптимистка! – улыбнулась Катя.
– А что мне еще остается?! – лукаво подмигнула Маша. – Тебя когда отсюда выпустят?
– Завтра.
– Вот и чудненько! Завтра я за тобой на такси заеду... да и вечерком еще забегу! А сейчас мне надо бежать в институт. Кроме того, Дима зачем-то просил зайти к нему в кабинет... Поправляйся! – и, чмокнув подругу в щеку, выпорхнула из палаты.

Подойдя к двери кабинета завотделением, Маша уловила запах сигаретного дыма и, вспомнив, как мучительно хотелось курить в страшные минуты ожидания, судорожно вздохнула и зябко повела плечами...
Распахнула дверь и вошла, не постучав.
Дмитрий вздрогнул от неожиданности и чуть не уронил сигарету.
– Извини! Я не хотела испугать тебя!
– Нервы! – смущенно улыбнулся он, подвигая ей пачку "Мальборо".
– Зачем ты куришь, Дима? – спросила Маша, с наслаждением затягиваясь.
– Могу задать тебе аналогичный вопрос... У меня сегодня был очень тяжелый день, Маша!
– У меня тоже!

Докурили молча. Маша ничего не спрашивала, а Дмитрий, очевидно, не знал с чего начать разговор.
– Ты хотел со мной поговорить о Кате... – пожалела она его, когда молчание стало слишком уж тягостным.
– Нет! Не о Кате!
– О чем же?! – насторожилась Маша.
– О нас с тобой!
– О нас?! А разве есть о чем говорить?
– Да! – решительно сказал он. – Есть! Я хочу попросить у тебя прощения, Машенька!
– Ты?! За что?! – искренне удивилась девушка.
– За то, что пять лет назад вел себя как подлец и последний идиот! Я понял это потом, позднее, когда жизнь меня самого изрядно побила...
– Нет, Дима! Это ты меня прости! – перебила Маша. – Мне нужно было сразу поговорить с тобой, рассказать всю правду... Но я испугалась и запуталась в собственной лжи!
– Я тоже виноват!
– Дима, ради Бога, давай не будем об этом! – воскликнула Маша. – Все это было так давно... Теперь ничего уже не изменить и не исправить! Если тебе будет легче от этого, считай, что я тебя простила!

Она повернулась к нему спиной и подошла к окну, опасаясь, как бы Дмитрий не увидел ее лица, искаженного болью, которую она так старательно прятала от людских глаз и от себя самой в самом потаенном уголке души, и которая теперь властно рвалась наружу, разрывая сердце.
Врач снова закурил.
– Как ты живешь, Маша?! – спросил он, и его такой знакомый, такой родной голос чуть дрожал от волнения.
– Нормально! Нормально живу! – ответила она, не оборачиваясь.
– Ты... замужем?
– Нет.

К Машиному удивлению за спиной раздался вздох облегчения.
– Почему? – этот вопрос прозвучал уже скорее по инерции; главное было выяснено.
– Некогда было! Я закончила аспирантуру в Киеве, теперь – кандидат наук.
– Ты молодец, Машка! Честное слово, молодец!
– Мне всегда хотелось стать такой, чтобы ты мог мной гордиться, – горько усмехнулась девушка. – Теперь преподаю на кафедре химии... здесь, совсем рядом, через дорогу.
– Как странно, что мы до сих пор не встретились на улице!
– Дима, мы не встретились, потому что я не хотела этих встреч... Я много раз видела тебя вместе с сыном. Хорошенький мальчик! И очень похож на тебя!
– Спасибо, Маша! – тихо сказал Дмитрий, и интонация была красноречивее слов. – Знаешь, я ведь искал тебя! Но соседи мне сказали, что ты уехала...
– Да, родители и сейчас в Киеве.
– А ты? Почему ты вернулась? – спросил он осторожно.
– Не знаю...
– Я... я очень скучал по тебе, Машка! Мне так тебя не хватало! – внезапно сказал он.
– Не надо, Дима! Не надо ворошить прошлое, прошу тебя! – воскликнула она, закрывая лицо ладонями. – Ни к чему все это! У тебя есть жена!
– У меня нет жены! – резко ответил он.
– Как – нет?! – ошарашено переспросила Маша, оборачиваясь.
– Вот так! Уехала! Сначала, якобы, на гастроли... Она – танцовщица! А потом прислала письмо... из Америки! "Прости, Дима! Я встретила человека... Сыну будет лучше с тобой!" И так далее, в том же духе!
– Это чудовищно! Как можно бросить своего ребенка?!
– Видишь, оказывается – можно! – горько усмехнулся Дмитрий.
– Боже мой! Бедный мальчик! – не могла прийти в себя Маша. – Как его зовут?
– Его зовут Сережа! И он совсем не бедный, уверяю тебя! Лучше вовсе не иметь мать, чем такую...
– Мне очень жаль, Дима! Ты... любил ее?!
– Нет! Ты прекрасно знаешь, что – нет!
– Почему я должна это знать?! – пробормотала Маша, снова отворачиваясь к окну.
– Потому что я всегда любил только тебя! Потому что я, дурак, слишком поздно понял это! Мне нет прощения, Маша! Но я просто хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя! Люблю ничуть не меньше, чем в начале... Теперь эта любовь выстрадана мною! Я люблю тебя, Машка! Я так люблю тебя!

Прикусив губу, чтобы не закричать, то ли от боли, то ли от счастья, Маша резко обернулась и увидела прямо перед собой темно-карие, полные невыразимой тоски, глаза.
Она обвила руками шею бывшего мужа и уткнулась лицом в его плечо, повторяя:
– Митька! Митька! Митька!
И вдруг поняла, что, впервые за эти годы, плачет.

Не вынимая изо рта неизвестно какую по счету сигарету, Костя, небритый, взлохмаченный, в старых спортивных штанах с вытянутыми коленями, в видавших виды шлепанцах со стоптанными задниками, бесприютной тенью бродил по квартире. Собственно, размеры "апартаментов" не позволяли хоть сколько-нибудь разнообразить маршрут, посему, траектория следования была чрезвычайно упрощена: из кухни – в комнату и обратно через коридорчик размером чуть больше лифта. Не разгуляешься...

Вид у брошенного мужа оставлял желать лучшего: лицо заметно осунулось, приобрело землистый оттенок; ввалившиеся глаза, покрасневшие от бессонной ночи, лихорадочно блестели. Впрочем, "берлога" выглядела ничуть не лучше хозяина! Как, оказывается, быстро собирается эта проклятая пыль! Всего третьи сутки, как ушла Катя, а вот, поди ж ты, хоть узоры на мебели рисуй! Третьи сутки... Костя яростно подфутболил смятую пачку "Ватры". Сроду такую дрянь не курил, но на лучшее денег нет! Ударился ногой о журнальный столик, чертыхнулся вполголоса, словно опасаясь разбудить эхо в квартире, ставшей теперь такой пустой и заброшенной, и вышел на кухню.

Едва переступив порог этого "женского царства", куда он заходил исключительно, чтобы поесть, Костя споткнулся о пустую бутылку из-под водки и чуть было не растянулся. Вторая бутылка, уже почти пустая, стояла на столе; рядом, в водочной лужице, валялся надкусанный зачерствевший кусок хлеба, а на нем сидел, нагло шевеля усами, жирный рыжий таракан и, видимо, ощущая свое явное превосходство над хозяином, удирать не собирался.

– Сволочь! – мрачно процедил сквозь зубы Костя, опускаясь на табурет.
Кому было адресовано данное замечание осталось неизвестным, но таракан, посчитавший, что его это не касается, даже не пошевелился.

Хозяин протянул было руку, чтобы прихлопнуть мерзкое насекомое, но внезапно передумал и, хмыкнув: "Черт с тобой, живи!", ухватил бутылку за горлышко. Отхлебнул глоток, не закусывая, даже не поморщившись; с тоской огляделся вокруг. По кухне (впрочем, как и по комнате) плавали клубы табачного дыма, лениво покачиваясь под потолком. Форточке было не справиться с такой завесой. Всюду валялись смятые сигаретные пачки, спичечные коробки, скомканные бумажки... Не то, чтобы Костя был неряхой, но за порядком всегда следила Катя, а сейчас убирать, тем более, не было ни малейшего желания.

На столе, помимо бутылки и таракана, находилась керамическая пепельница в форме распустившегося цветка с отколотым лепестком. Когда же это он успел ее разбить? Странно... Гора окурков в пепельнице уже не помещалась, и они отвратительными белыми червями выползали на прожженную в нескольких местах клеенку. Вот Катя даст чертей, когда вернется! Если вернется...

Костя снова отхлебнул водки... Всю ночь он безуспешно пытался напиться. Напиться до отключения сознания, до потери разума. Куда там! Напрасный труд, только деньги зря потратил! Деньги, взятые взаймы у Кузьмича – начальника цеха, своего непосредственного шефа.

Вчера, после стычки с Машей, Костя до поздней ночи бродил по промерзшим ветреным улицам. Домой идти не хотелось – там было пусто и уныло без Артемки и Кати... Там или в душе? От себя-то не убежишь... Незаметно он очутился у дома, где жил начальник. Захотелось выговориться, "поплакать в жилетку". Кузьмич – хороший мужик, душевный, он поймет. Пешком поднялся на пятый этаж, позвонил. Дверь открыл сам Кузьмич "при полном параде" и слегка подшофе; из комнаты доносился гул голосов – начальник который день отмечал юбилей.
– О, Костя! – обрадовался шеф. – Заходи, дорогой! Заходи!
– У вас гости! – смутился тот. – Я как-нибудь в другой раз.

Кузьмич повнимательнее пригляделся к приемнику:
– Ну и рожа у тебя, Шарапов! – попытался сострить он. – Что стряслось, выкладывай!
– Кузьмич, я это... на работу завтра не выйду, хорошо?!
– Вот те раз! – удивился начальник. – А дела я кому передавать буду?!
– Так ведь не горит же! Через неделю передадите...
– Что-то я тебя, парень, не пойму! – нахмурился Кузьмич. – Я у директора твою кандидатуру насмерть защищал, а ты дуришь теперь! Сдрейфил что ли?!
– Нет, Кузьмич, нет! Просто... чувствую я себя что-то хреново! Приболел... Простудился, наверное...
– Ты, Костя, не темни! Я тебя не первый год знаю!
– С женой я поругался! – выпалил Константин. – Бросила она меня!
– Вот те на... – сочувственно протянул начальник, – это, и впрямь, серьезно! Ну, да ты не унывай! Оно ведь – дело молодое! Помиритесь! Что вы там не поделили-то, а? Расскажи старику!
– Долго рассказывать! – горько усмехнулся Костя, поеживаясь. – Следующий раз как-нибудь... Что-то меня морозить начало. Как бы и впрямь не простудиться! Накаркаю еще!

Кузьмич дружески обнял его за плечи:
– Зайди, сынок! Выпьешь сто грамм, согреешься – авось полегчает! Уважь старика!
– Спасибо, Кузьмич! Не то у меня сейчас настроение… – Костя замялся, пристально рассматривая носки своих ботинок, на которых уже успел растаять грязный снег. – Кузьмич! Одолжи червонец до получки!
… По дороге домой червонец превратился в две бутылки водки, буханку хлеба и несколько пачек сигарет.
Сейчас в бутылке оставалось всего пара глотков. Костя поболтал водку на донышке, посмотрел сквозь нее на лампочку под потолком, затянутую пеленой дыма, тяжело вздохнул.
– Хочешь? – обратился к таракану. – Нет? Ну и правильно! Я тоже не хочу...

И, залпом опорожнив бутылку, забросил ее под стол.
– Попытка напиться закончилась полным провалом! Впрочем, как и все в моей треклятой жизни! ...Нет, ты скажи, как она могла так поступить со мной, а?! Я же не хотел ее ударить, замахнулся просто. Да я пальцем к ней ни разу в жизни не прикоснулся! Почему она ушла? Почему?!

Костя со стоном обхватил ладонями голову, сжал виски. Казалось, голова от нестерпимой боли вот-вот расколется на части.
– А знаешь, что самое смешное? – продолжал страдалец, найдя в таракане терпеливого слушателя. – Никогда бы не подумал, что буду так мучиться из-за нее! А со вчерашнего вечера, вообще, – настоящий ад! Я ведь ее как в институте увидел, ошалел... Знаешь, дружище, а у меня, оказывается, очень красивая жена! Я и сам об этом только вчера узнал! Вот Машка – та знала... Голову даю на отсечение, что знала! Стерва! Как она меня, а?! На обе лопатки положила, гадина... "Ты ей всю жизнь испортил, не порти хоть сегодняшний вечер..." Чем это я ей жизнь испортил?! ...Да что ж так голова-то болит?!
Костя поднялся, подошел к раковине, напился воды прямо из-под крана; постоял минуту в раздумье и решительно подставил голову под обжигающе ледяную струю... Таракан не уходил, наблюдая за человеком...

– Ты бы посмотрел вчера на ее лицо, – вновь начал Костя изливать душу своему "собеседнику", – я ее сроду такой счастливой не видел! Красивой и счастливой… Она была одета в какое-то немыслимое платье с абсолютно голой спиной... Это Машкиных рук дело! Как пить дать, Машкиных! Но весь фокус не в платье... Она танцевала с этим типом, с этим Аленом Делоном, с этим красавцем чертовым... и, видел бы ты, как сияли ее глаза, как она улыбалась! А он... Он же смотрел на нее, как кот на сало! Да! Да! Ты тысячу раз прав – я ревную! Ревную, черт возьми! Я тебе больше скажу... только тебе: сегодня ночью я понял, что люблю ее! Смешно, правда?! А мне нисколько не смешно! Мне больно, дружище, очень больно! Посуди сам: сначала уходит жена, потом ее подруга выливает на меня ушат грязи, потом я открываю Америку, что один дурак умудрился прожить с женщиной двенадцать лет и даже не заметил, какая она красивая и, наконец, у меня пытаются ее увести из-под самого носа! Каково?! Нет, еще не все! Ей вдруг захотелось иметь ребенка! Скажи, ради бога, на кой черт он ей понадобился! Где я возьму для этого деньги?! Все эти пеленки, вяканье по ночам... Нет, я понимаю, если бы у нас не было детей! Но есть же Темка! Если бы ты знал, как я его люблю! Он – отличный парнишка! А какой хорошенький, какой смешной он был маленький! Эти крохотные ручки, эти пальчики, за которые и брать-то страшно: так и кажется, что сейчас сломаешь... Эй! Ты куда это?! Постой! И ты меня бросаешь?! Ну и черт с тобой, катись! Сволочь...

Таракану, видимо, надоело выслушивать этот "плач в жилетку", он решительно развернулся и ушел куда-то по своим тараканьим делам. Костя замолчал. Не разговаривать же, в самом деле, самому с собой! Ведь не пьяный же и не чокнутый, вроде! Он задумался, вспоминая то время, когда Артемка был маленький. Черт возьми, оказывается, это были самые лучшие годы! Да, было тяжело! Очень тяжело! Институт, ребенок, общага, неустроенность... И все же, тогда они с Катей были счастливы и любили друг друга. По крайней мере, о себе он может так сказать... Где сейчас Катя?! Что она делает, о чем думает?! Где и с кем провела она эту ночь?! Дай Бог, чтобы у Машки! Ох, как болит голова и сердце... и душа тоже! Она-то, как раз, больше всего болит! Мог ли он, два года назад бросивший жену ради другой женщины, которая казалась ему тогда совершенством, даже предположить, что наступит день, и он сам не будет находить себе места от ревности, боли и отчаянья?! Мог ли предположить, что его жена, его Катя, вот так просто повернется и уйдет из дома, а он будет готов биться головой о стену, лишь бы вернуть ее... Вернуть любой ценой! Любой? Она хочет ребенка... Вот это и есть – цена! Что он крикнул ей вдогонку в ту проклятую пятницу? "Можешь не возвращаться, пока не сделаешь аборт!" Страшные слова отчетливо всплыли в памяти, будто полоснули по сердцу колючей проволокой. Чудовищно! Машка права! Как он мог?! Как только язык повернулся?! Нужно было по-другому, совсем по-другому: уговорить, объяснить как-то... Идиот! Простит ли она его теперь? Да и какая женщина сможет простить такое?! Сегодня же он пойдет к ней (нет, не в институт – в Машкину квартиру!) и попросит простить его, простить за все, за все эти годы... Она хочет ребенка? Пусть! Пусть будет, как она хочет! Лишь бы вернулась... Лишь бы не было поздно...

Решение было принято, и стало немного легче, даже головная боль, как будто, начала проходить... Нет, все уладится, все обязательно будет хорошо! Если подумать, ребенок – это не такая уж катастрофа. Дети растут быстро. Очень тяжело только первый год, а дальше – будет еще один такой Темка... Или нет, лучше пусть будет девочка! И пусть она будет такая же нежная и красивая, как мама, с такими же изумрудными глазами...

Радужные мечты прервал стук в дверь! (Звонок вот уже месяца два, как сломался – все руки не доходят починить!) Стучали негромко, вежливо, но решительно. "Катя!" – внезапная радость захлестнула волной, сердце заколотилось где-то в горле. Но волна тут же схлынула под натиском неумолимой логики: у Кати есть ключи, да и откуда ей знать, что он сегодня не на работе. В душе шевельнулось какое-то недоброе предчувствие. Костя с трудом поднялся и на одервеневших ногах пошел открывать дверь.

На пороге стоял, засунув руки глубоко в карманы элегантного плаща, тот самый красавец, который танцевал с Катей. Был он во всем черном, словно призрак из ада, и лишь белая прядь отчетливо выделялась в смоляной шевелюре. С минуту хозяин и гость молчали, пристально глядя глаза в глаза – изучая, прикидывая, оценивая друг друга. Первым заговорил незнакомец.

– Вы – муж Екатерины Александровны? – голос был хриплый, с каким-то странным акцентом.
– Да, я! – выдавил из себя Костя. – А в чем дело?
– Ваша жена в больнице, – жестко сказал парень, видимо, сознательно нисколько не намереваясь щадить чувства собеседника, – во время операции у нее была остановка сердца. Клиническая смерть. Под наркозом она все время повторяла Ваше имя. Я могу отвезти Вас в больницу... если хотите, разумеется.
Костя пошатнулся, ухватился за дверной косяк, чтобы не упасть. В больнице... Клиническая смерть... Операция... Слова навалились свинцовой тяжестью, оглушили, затуманили сознание.
– Какая операция?! – тупо спросил Константин, все еще не в силах до конца постигнуть смысл услышанного.
– Аборт! – жестко ответил парень, и ни один мускул не дрогнул на бесстрастном, словно античная маска, лице, только мрачное пламя, полыхающее в аспидных глазах, отчасти выдавало чувства, бушующие сейчас в его душе.

Сказал, как отрезал, будто пощечину залепил! Больно... Боль и безысходность... Опоздал! Опять опоздал!
Едва слышно прошептал побелевшими губами, не в силах произнести страшное слово:
– Она... она...?! – и опустил глаза, с ужасом ожидая приговора.
– С ней все в порядке! По крайней мере, так говорит врач, – сжалился незнакомец, и голос его чуть дрогнул. – Вы едете?
– Конечно! Конечно! – воспрянул Костя. – Спасибо!
– Благодарность неуместна! Я делаю это ради нее, но никак не ради Вас! Собирайтесь быстрее... Я спешу!
– Да-да! Я понимаю! Конечно! – засуетился Катин муж.
Глыба, чуть было не раздавившая сердце, слегка отвалилась в сторону. Она жива! Слава Богу, жива! Это главное, все остальное сейчас просто не имеет значение! Пусть она не простит его, пусть никогда не вернется, пусть останется с этим красавцем – не важно! Важно одно: она – жива!

...Красная иномарка резко затормозила у парадного областной больницы.
– Приехали! – сказал Андрей, не выключая зажигания. – Это на третьем этаже. Подойдите к завотделения – он скажет, в какой она палате. Прощайте!
– А Вы? – удивленно спросил Костя.
– А мне в другую сторону! – криво усмехнулся парень и, помолчав, неожиданно добавил: – Береги ее, Костя!
– Спасибо тебе!

Костя постарался вложить в два простых коротеньких слова всю душу и, по-видимому, ему это удалось: бездонные глаза парня слегка потеплели, и аристократически длинные пальцы Адриано Моретти встретились с шероховатой, покрытой мозолями, ладонью Константина Приходько в крепком мужском рукопожатии.

XVI

Мучительное нервное напряжение, цепко державшее в своих когтях молодую женщину, наконец-то отступило. Самое страшное осталось позади и сейчас Катя, полуприкрыв глаза, наслаждалась безмятежным покоем тела и души. Не было изнуряющей тошноты, не было отвратительного, туманящего сознания, страха. Осталась только привычная ноющая боль в области сердца, но с ней Катя уже давно сроднилась.

За окном смеркалось. Катя не любила это время суток – время перехода от дня к ночи. Чем-то тревожным веяло от сгущавшихся с каждой минутой сиреневых теней, принимавших зловеще лиловый оттенок. Но сегодня ее не мучили никакие предчувствия, даже угрызения совести не терзали душу. Не чувствовала Катя себя виноватой! Ни перед мужем, ни перед этим, теперь уже не существующим, так и не родившимся, ребенком, ни перед самой собой. Пожалуй, первый раз в жизни не было в ее истерзанной душе раскаянья. Неужели всего одна ночь, проведенная с Анри, так изменила ее? Анри! Адриано Моретти. Андрей Стрельцов... Катя знала, что до самого конца, до последней своей минуты, не сумеет она забыть эти сверкающие глаза, эти обжигающе горячие губы, этот страстный шепот на чужом языке, полный нежности и страдания, словно читающий молитву любви... любви и разлуки. Разлуки навсегда. И в этом Катя была твердо уверена, как и в том, что она поступила правильно, не связав свою жизнь с жизнью Адриано, превратившуюся в орудие мести, безнадежно искалеченную ненавистью и болью.

Катя крепче сжала в руке подарок Андрея. Талисман нагрелся в ее ладони и, казалось, все еще хранил тепло тела самого Анри, совершенного тела античного бога, обезображенного чудовищным шрамом – свидетельством нечеловеческой жестокости и гнусности. Катя вспомнила, как целовала ночью страшную отметину и зажмурилась от внезапно нахлынувшей нежности к этому удивительному человеку – скрытному, мужественному, если не сказать суровому, и, в то же время, трогательно ласковому, всегда готовому к самопожертвованию, с душой открытой и доверчивой, словно у ребенка.

Это хорошо, что у него хватило мудрости и мужества уехать! Катя чувствовала: еще несколько таких ночей и она сдалась бы... не столько уговорам парня, сколько зарождающейся в ее сердце любви, любви, которая грозила вспыхнуть ослепительным пламенем и мгновенно поглотить все догматы о долге и верности мужу. Возможно, она не рискнула бы разрушить свою семью (вернее, ту хрупкую оболочку, которая от нее осталась), но любовницей Адриано Катя, несомненно, стала бы. Внезапно женщина поймала себя на предательской мысли: она жалеет, что этого не случилось! Впрочем, Катя почти не сомневалась, что Анри обязательно позвонит Машке, чтобы узнать, как прошла операция, на которую он "отвалил" такие деньги. Как, опять-таки, по необъяснимой причине, нисколько не сомневалась, что операция пройдет успешно, если уж сегодня ей каким-то чудом удалось увернуться от объятий смерти. И вот, когда он позвонит... О, нет-нет! Об этом лучше не думать!

Не открывая глаз, женщина перевернулась на спину. Свет лампы под потолком уютной двухместной палаты, любезно предоставленной Королевым в ее полное распоряжение, проник сквозь сомкнутые веки. И Катя вспомнила...

Сегодня, во время операции, выражаясь поэтическим языком наших прабабушек, ее "посетило видение"... Пожилой хмурый анестезиолог сделал ей укол в вену, задергивая над обостренными до предела нервами спасительную завесу наркоза. И вдруг Катя увидела свет, неправдоподобно яркий, но отнюдь не ослепляющий, исходящий откуда-то из-под потолка операционной в том самом месте, где – она это точно запомнила – никаких осветительных приборов не было и в помине. Дальше – больше... Внезапно она увидела себя, увидела откуда-то сверху, словно загадочный Свет поднял ее над землей. Интересно, что, кроме удивления, Катя ничего не почувствовала. Было ощущение всеобъемлющего покоя и тепла, не оставляющее места страху, словно парить под потолком, наблюдая, как мечутся врачи над бездыханным, распростертым на операционном столе собственным телом – нечто обыденное.

А потом она мгновенно перенеслась в какое-то совершенно незнакомое ей место. Кругом были скалы – грозные, неприступные, напрочь лишенные какой бы то ни было растительности. Ни одна травинка не радовала глаз нежной зеленью, ни одна пичужка не пролетала с веселым чириканьем в бескрайнем небе. Да и неба-то как такового не было – лишь что-то гигантское, мрачное, нависшее над головой давящей безысходностью. Катя опустила глаза и обнаружила, что под ногами расстилается такая же чудовищная бездна, заполненная клубящимися щупальцами непроницаемого мрака, а сама она стоит на шатком подвесном мостике, каким-то чудом оказавшимся среди этого дикого гнетущего ландшафта. Неожиданно, на противоположных концах мостика, теряющихся во мраке, она увидела Костю и Адриано, а над головой вновь вспыхнул уже знакомый удивительный Свет. И оттуда, из глубины этого сияния, прозвучал голос – всего одно слово: "Выбирай!". По крайней мере, Кате показалось, что она услышала именно это, но услышала как-то странно, не путем обычного слухового восприятия нормального человека, а так, словно неведомый голос зазвучал в ней самой.

И женщина поняла, что сейчас она должна выбрать нечто несравненно большее, чем одного из двоих мужчин, неподвижно застывших каждый на своем месте – возможно, сделать выбор между жизнью и смертью. Она нерешительно оглянулась по сторонам, но Свет безмолвствовал, и неоткуда было ждать подсказки и помощи. Катя встретилась взглядом с глазами Анри, здесь они были такими же, как и в реальной жизни, – мерцающими безднами, полными тайны и боли. Парень грустно улыбнулся ей. Потом она повернулась к мужу и неожиданно, словно не по своей воле, протянула к нему руки и тихо позвала: "Костя!". И услышала в ответ: "Прости меня, Катя, прости меня!". И тотчас же Свет переместился к тому концу мостика, где стоял Константин, и теперь уже сиял за его спиной, маня неудержимо и властно. Катя сделала шаг к Свету и сразу же оказалась рядом с мужем, интуитивно почувствовав, что сделала правильный выбор. В тот же миг появилась уверенность, что теперь все в ее жизни изменится к лучшему.

Катя оглянулась назад – туда, где остался Адриано. Он все так же улыбался, но теперь в улыбке, казалось, промелькнула обреченность, точно Ангел Смерти, взмахнув крылом над головой парня, бросил мрачную тень на его черты. Неожиданно Анри расстегнул воротник рубашки и снял с шеи талисман – драгоценный подарок погибшего брата. Он прикоснулся к нему губами, и внезапно Катя почувствовала, что крест-кинжал лежит в ее ладони. А парень взмахнул прощально рукой и растаял в беспроглядной тьме...

В тот же миг она, теперь уже наяву, услышала взволнованный голос Королева: "Жива! Слава Богу – жива!"... Потом ей сказали, что она находилась в состоянии клинической смерти, и спасти ее удалось лишь каким-то чудом.

Дверь больничной палаты тихонько скрипнула, возвращая Катю в реальность. Она открыла глаза и вздрогнула от неожиданности. На пороге стоял ее муж. С минуту они молча смотрели друг на друга, затем Костя, все так же, не произнося ни слова, подошел к кровати, опустился на колени и, взяв обеими руками холодную Катину ладонь, прижался к ней сухими шершавыми губами. Внезапно Катя почувствовала, как по ладони катятся его слезы. Ни разу в жизни не видела она мужа плачущим. Острая жалость кольнула сердце. Не отнимая руки, женщина приподнялась на локте и прижалась щекой к спутанным русым кудрям.
– Прости меня, Катя, прости меня! – в глухом надтреснутом голосе – боль.
– Простила, – тихо ответила она, с радостью осознавая, что на этот раз не лжет ни ему, ни себе.
– Правда?! – с надеждой спросил он, поднимая голову.
Пронзительно голубые, словно чистые озера, глаза, полные застывших слез, глядели на нее с такой мольбой, что Катя сама чуть не заплакала, только теперь уже от счастья.
– Правда! – улыбнулась она.

Да, это действительно было правдой! Ледяной осколок обиды и боли, носимый в груди больше двух лет, теперь уже не резал острыми краями истерзанную ревностью душу. Он растаял, исчез бесследно.
И Катя, ласково проведя по небритой щеке, повторила еще раз, наслаждаясь легкостью, с какой давались эти слова:
– Я простила тебя! За все!
– Катя! Котенок! Я так много передумал за эти несколько дней! Так много понял! – Костя говорил лихорадочно быстро, не сводя глаз с жены, словно опасаясь, что она заставит его замолчать. – Впервые в жизни я чуть было не потерял тебя. Когда этот парень сказал, что ты... Это было ужасно, милая! Я вдруг осознал, что люблю тебя. Что все это время я любил только тебя, сам того не понимая! Ни одна женщина никогда не сможет мне тебя заменить! Я понял это, Катенька, понял! Но, боюсь, слишком поздно...

– Нет, пока еще не поздно! – улыбнулась она.
– Катя! Обещаю тебе: теперь у нас все будет по-другому, все будет хорошо, поверь мне! Поверь еще раз! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива со мной...
– Костя! Ты сказал: "Когда этот парень..." Какой парень?
– Очевидно, твой бывший студент. Очень красивый... Говорит с каким-то акцентом… Он привез меня сюда на красной иномарке, – Костя говорил все тише и тише, нервно покусывая губы.
– Анри! – благодарно улыбнулась Катя, сжимая в ладони талисман. – Так это он тебе сказал?! А я думала – Машка проболталась.
– Нет, не Машка.
– Костя! – что-то в голосе жены заставило его вздрогнуть. – Костя! Разве тебя не интересует, что между нами было?
– Нет! – быстро ответил он, слегка сжав ее пальцы. – Я не хочу ничего знать! Чтобы ни было – я не вправе судить тебя! Для меня сейчас самое главное, что ты жива и что ты меня простила, хоть я и не заслуживаю твоего прощения! И если ты решишь остаться с ним...
– Нет! – Катя с ласковой улыбкой отрицательно покачала головой. – Я останусь с тобой. Останусь, потому что... люблю тебя!
– Катька! Какой же я придурок!
– Есть немножко! – тихонько засмеялась жена.
– Мы начнем все с начала, правда?! Мы обязательно будем счастливы! Ты веришь мне?!
– Верю!
– И вот еще что...
– В чем дело? – насторожилась Катя.
– Я хочу тебе сказать, что ты очень красивая! Я наконец-то прозрел! Ты удивительно красивая! И я горжусь тобой! Честное слово!

Восхитительный поцелуй помешал ей ответить. Катя украдкой спрятала под подушку подарок Адриано и нежно обвила руками шею мужа.
Да, у них все будет хорошо! Твердая уверенность, возникшая в момент клинической смерти, теперь не покидала ее ни на минуту.

Внезапно какой-то шум за окном привлек Катино внимание.
– Что там такое? – спросила она, мягко высвобождаясь из объятий мужа.
Костя подошел к окну, вглядываясь во тьму.
– Там дождь, Катя! Первый дождь в этом году! Кажется, зима закончилась!
– Открой окно! – попросила женщина, не в силах скрыть охватившего ее волнения.
– Ты простудишься, любимая! – нежно сказал Костя.
– Нет-нет! Я укроюсь! – нетерпеливо воскликнула она.

Костя распахнул окно, и в больничную палату стремительно ворвался весенний ветер и шум дождя, звучавший сейчас сладостной музыкой.
– Весна! Наконец-то! – и Катя с наслаждением вдохнула пьянящий аромат оживающей природы.

XVII

Низвергающиеся с небес потоки дождя – первого за долгую тягостную зиму – заливали лобовое стекло. "Дворники" едва справлялись с этим водопадом. Рытвины в разбитом асфальте заполнились водой, дорогу развезло и казалось, что "Феррари" плывет по бурной реке. Конечно, можно было остановиться и переждать дождь или переночевать в какой-нибудь придорожной гостинице... Не говоря уже о том, что лучше было бы отправить машину контейнером, а самому уже через несколько часов спуститься по трапу самолета в аэропорту Петербурга. Именно так и нужно было сделать, но для этого понадобилось бы еще два-три дня, а у него уже не было сил оставаться в городе, где он нашел и тотчас же потерял свою любовь. Поэтому поспешный отъезд скорее напоминал бегство.

В двух, наскоро сложенных, чемоданах были вещи, книги и, конечно же, Катины портреты. Войди он в ее палату, задержись еще хоть на час, и, кто знает, удалось бы ему найти в себе мужество уехать? Вряд ли! Вот почему рубить нужно было сразу. Она любила мужа, действительно любила, это он видел с самого начала. И в его объятия ее толкнули страх и одиночество, но отнюдь не ответное чувство. Что ж, сегодня в больнице он понял, почему она так поступила. Но как бы то ни было, эту единственную ночь с Катей он не променял бы на долгие годы тихой семейной жизни с любой другой женщиной. Остается лишь надеяться, что Катин муж, который оказался вовсе не таким уж монстром, наконец-то осознал, каким сокровищем он владеет. А, судя по его поведению в краткие минуты их общения, так оно и было. Катя вновь обретет утраченное счастье, пусть трудное, но зато свое – понятное и близкое. И зачем ей нужен он, Адриано Моретти, со своим чужим и чуждым ей миром? Его любовь несет с собой опасность, которой он не имеет права подвергать любимую женщину.

Ее испугала "сказка", которую он поведал ей. Да это и понятно! Она знала о таких вещах лишь по книгам и боевикам, а тут вдруг в ее тихую жизнь ворвалась дикая, ошеломляющая реальность, сошедшая со страниц и экрана. Не нужно было ей всего рассказывать! Ну да, теперь уже обратно не повернешь! До каких же пор его жизнь будет кошмаром?! Правильно, что он уехал! Самое разумное, что мог сделать! Далеко, навсегда, чтобы остаться лишь приятным воспоминанием, чтобы не успеть оставить в ее жизни непоправимый след! Все правильно! Нужно быть последовательным во всем, даже в идиотском благородстве, когда добровольно отказываешься от любимой женщины и, более того, везешь к ней своего соперника. Ничего! Лишь бы она была счастлива! А он уж как-нибудь... Переживет! Вот что-что, а жить с болью потерь ему не привыкать. Научен горьким опытом! Нет, Маше он, конечно же, позвонит... и не один раз. Но – потом, когда выполнит свой долг перед памятью брата, когда с души свалится непомерный груз вендетты, который он добровольно взвалил на себя. Вот тогда он позвонит, и, если окажется, что Катя, невзирая на принесенную им жертву, все так же несчастна, – он вернется, обязательно вернется… если, конечно, к тому времени все еще будет жив!

Впереди неожиданно возник знак ремонта дороги. Адриано повернул направо, повинуясь стрелке, указывающей направление объезда. Дождь несколько поутих. "Феррари" мчалась навстречу неизвестности, насколько позволяла скользкая трасса.

Мысли о любимой постепенно уступили место горьким раздумьям о судьбе брата. Анри интуитивно чувствовал, что близится развязка, финал той страшной "сказки", что рассказал он Кате. Каким будет этот финал, парень не знал, но в одном был твердо уверен: либо он – либо Стас. Кто-то из них должен был умереть. После замужества сестры и ее отъезда в Италию, Адриано Моретти, наконец-то, сможет отомстить за все страдания, причиненные его семье этим злым гением.
Опять – указатель объезда.
– Что за черт?! – выругался парень.

После нескольких поворотов, Адриано понял, что заблудился. Местность была совершенно незнакомая, дорога становилась все хуже и хуже, начиная напоминать проселочную. Непонятно, был ли, вообще, под колесами асфальт. Несколько раз машину "повело" на грязи и раскисшем от дождя снегу. Смеркалось. Окружающий пейзаж отнюдь не навевал веселые мысли. Где-то вдали, на холме, виднелась деревенька, а вдоль дороги тянулось, ощетинившись покосившимися крестами, старое, по всей видимости, заброшенное кладбище. И кругом – ни души, ни одной встречной машины, словно вымерло все. Только понурые, нахохлившиеся вороны, рассевшись на ветвях редких деревьев и кладбищенских крестах, покорно принимают холодный душ.

После очередного поворота, дорога пошла почти по самому краю огромного оврага или карьера. Поля, кладбище, овраг... Ни дать, ни взять – место гибели Сальваторе. Какие, однако, у Судьбы злые и странные шутки! Сердце тоскливо сжалось. В груди, где-то под чудовищным шрамом зашевелилось недоброе предчувствие. Рука невольно потянулась к спасительному талисману, но бесценный подарок брата в это самое время сжимала Катина ладонь.

Парень грустно улыбнулся:
– Пусть этот амулет принесет тебе счастье, любимая!
"Феррари" постепенно замедляла ход. Неожиданно Адриано увидел у обочины дороги маленький памятник, какие обычно ставят на месте автомобильных аварий, в результате которых гибнут люди – как горькое напоминание о случившемся и грозное предупреждение беспечным автолюбителям и пешеходам. Кровь мгновенно отхлынула от смуглых щек, и они приобрели серо-землистый оттенок. Машина резко затормозила.
– Мистика какая-то! – прошептал Анри побелевшими губами и провел дрожащими пальцами по глазам, словно пытаясь отогнать видение.

Но памятник остался стоять на своем месте.
Повинуясь безотчетному порыву, Адриано вышел из машины и подошел к самому краю оврага. Это был заброшенный карьер, из которого когда-то добывали известняк. Дождь продолжал идти, хотя и с меньшей силой, но парень, казалось, не замечал струящихся по лицу дождевых капель. Они мешались со скупыми слезами, которые не могли облегчить страдания истерзанной души.
– Сальваторе! Сальваторе! – беспрестанно повторял он.
И, словно в ответ на этот страстный призыв, Адриано внезапно показалось, что из тумана выделилась человеческая фигура и поднимается к нему, принимая все более четкие очертания.
– Брат?! – воскликнул пораженный парень, не в силах двинуться с места. – Не может быть! Неужели я схожу с ума?

Неожиданно призрак заговорил:
– Зачем ты сказал в банке, что уезжаешь из города на машине?! – укоризненно прозвучал странный глухой бас, чем-то до боли похожий на голос погибшего Сальваторе. – Ты недооцениваешь Стаса, братишка! Почему ты поверил знакам объезда и поехал по этой дороге? Зачем ты остановился здесь, безумец?! Беги! Беги отсюда, пока не поздно!

Голос постепенно затихал, а фигура расплывалась в тумане. Адриано не мог прийти в себя. Что это было? Интуиция? Его собственные мысли, невольно высказанные вслух? Или действительно призрак Сальваторе пришел, чтобы предупредить брата?! Но парень не успел проанализировать свои впечатления – шум подъезжающего автомобиля привлек его внимание и вернул к реальности.
Анри обернулся. Прямо на него на полной скорости несся огромный грузовик. Кроваво-красная "Феррари" отделяла жертву от убийц. В сумерках в кабине "КАМАЗа" мелькнула огненная шевелюра. Рыжий! Люди Стаса!

Адриано мгновенно оценил ситуацию. У него оставались еще какие-то доли секунды, чтобы отпрыгнуть в сторону, но тело, словно оцепенев, не слушалось.

Грузовик врезался в "Феррари". Ужасающий грохот и скрежет металла было последним, что услышал Адриано Моретти, падая в пропасть. Все произошло так быстро, что парень не успел даже почувствовать боль. Лишь полыхнула перед глазами ослепительная вспышка, и тотчас же все заволокла тьма...
Рыжий то ли немного не рассчитал удар, то ли не учел степень размытости дороги, и тяжелый мастодонт рухнул в карьер вслед за иномаркой. Взрывы прозвучали почти одновременно, и зарево двух пылающих факелов озарило зловещий мрак оврага...

Спустя минут десять к месту катастрофы подъехал новенький темно-синий "Джип". Накрапывал холодный мелкий дождик. Сумерки уступили место ночи. Вокруг по-прежнему не было ни одной живой души. Из машины вышел коренастый человек в черном кожаном пальто. Он раскрыл над коротко стриженой головой зонт и медленно, стараясь не слишком испачкать обувь, направился к краю обрыва. Там, на дне заброшенного карьера, ярко пылали два факела – то, что всего четверть часа назад было "Феррари" и грузовиком. Человек пристально всматривался во мрак оврага, еще более сгустившийся на фоне пожара. Никаких признаков жизни!
– Жаль! – пробормотал он.

Дождь закончился так же внезапно, как и начался. Мужчина закрыл зонт и огляделся вокруг. Вряд ли об аварии станет известно раньше утра – по старой разбитой дороге почти никто не ездит. Все следы трагедии размыты ливнем и потонули в непролазной грязи. Он закурил и долго еще смотрел на пылающие машины, не в силах отвести взгляд от грозного шоу Смерти.

Наконец, дверца "Джипа" распахнулась и из недр роскошного автомобиля выглянула очаровательная женская головка с пышными, неестественно белокурыми локонами и миловидным кукольным личиком.

Девушка капризно скривила ярко накрашенные губы и крикнула недовольно:
– Стас! Сколько можно там стоять?! Мы опоздаем на презентацию!
– Иду, Нина! – отозвался тот, докуривая сигарету.
Он постоял еще немного на краю карьера, тяжело вздохнул и вновь произнес:
– Мальчишка очень любил своего брата. Это его и погубило. Теперь они вместе. Я хотел бы иметь таких сыновей... Жаль!

Бросив последний взгляд на овраг, Кротов, тяжело ступая, направился к «Джипу». Под ногами хлюпала грязь, но он уже не выбирал дороги. Низкое небо было затянуто тучами, и ни одна звезда не проглядывала сквозь плотную завесу мрака. Вновь пошел дождь. Начиналась весна...

Литературно-художественный интернет-журнал

Форма входа

Другие счетчики