Анатолий Григорьевич Поперечный
(1934-2014)
Соловьиная роща
Там, где месяц сказку сторожит,
Где в зелёных дебрях ветер ропщет,
Роща соловьиная стоит,
Белая, берёзовая роща.
Там на тонких розовых ветвях,
В зарослях черёмухи душистой,
Соловей российский – славный птах
Открывает песнь свою со свистом.
И с полей уносится печаль,
Из души уходит прочь тревога.
Впереди у жизни только даль,
Полная надежд людских дорога!
И земля становится родней,
И сердцам понять друг друга проще.
Ты мне душу тронул, соловей,
Маленький волшебник белой рощи.
И, совсем не ведая о том,
Ты напел заветное мне что-то.
Эту песнь да записать пером,
Что от журавлиного полёта!
Там на тонких розовых ветвях,
В зарослях черёмухи душистой,
Соловей российский – славный птах
Открывает песнь свою со свистом.
С этой песней так тревожно мне,
С этой песней так возможно счастье.
Много было песен на земле,
Только соловьиной не кончаться!
Малиновый звон
Сквозь полудрёму и сон
Слышу малиновый звон.
Это рассвета гонцы –
В травах звенят бубенцы.
Это средь русских равнин
Вспыхнули гроздья рябин.
Это в родимой глуши
Что-то коснулось души.
Малиновый звон на заре,
Скажи моей милой земле,
Что я в неё с детства влюблён,
Как в этот малиновый звон!
Этот малиновый звон –
От материнских окон,
От той высокой звезды,
Да от минувшей беды.
Пыльный затеплится шлях,
Где мы бродили в полях,
Где на заре, как сквозь сон,
Слышен малиновый звон.
Возвращение
Земля уходит из-под ног,
А может, мне всё это снится.
– Не покидай меня, сынок,
Не улетай, моя зеница!
Не отрешайся так вот, вдруг,
От отчей пажити и дома... –
Земля уходит: милый луг –
Мой космодром, где ждал я грома
И ждал тебя в глухой тиши,
С тобой прощанья и свиданья,
О мать, лечебница души
И поздних мук исповедальня!
Я странно грезить стал тобой,
Как будто вижу в центре лета –
Дом в три окошечка, в три света,
В четыре ветра над трубой.
Мне шепчут боги
Мне шепчут боги: не узнаешь рая,
Познаешь муки ада, сердца дрожь.
Пойдёшь за нею – потеряешь радость,
Покой утратишь, счастья не найдёшь.
Пойдёшь за нею – встретишь неудачу,
Да и врагов в придачу наживёшь.
Пойдёшь за нею – горечью заплатишь,
Да будет поздно, после сам поймёшь...
Мне шепчут люди, вроде бы не злые,
Печально опуская долу взгляд:
Пойдёшь за нею – проклянут родные,
Да и чужие не благословят.
Пойдёшь за нею, молвит друг-товарищ,
Считай, что дружбы нашей не вернёшь.
Пойдёшь за нею – каши с ней не сваришь,
А просто с голодухи пропадёшь...
Пойдёшь за ней – жизнь станет безотрадной,
Пойдёшь за ней – себе же на беду...
И я пошёл за нею безоглядно,
И по сей день, хоть каюсь, а иду...
Домик окнами в сад
Домик окнами в сад
Там, где ждёт меня мама,
Где качала мою по ночам колыбель.
Домик окнами в сад
Заметает упрямо
Золотой листопад,
Голубая метель.
Домик окнами в сад
Заметает упрямо
Золотой листопад,
Голубая метель.
Я сюда возвращусь,
Может быть слишком поздно,
Южный ветер ночной
Запах яблонь принёс.
Домик окнами в сад,
Ты приснился мне просто,
В той стране-стороне,
Где пошло всё на снос.
Домик окнами в сад,
Ты приснился мне просто,
В той стране-стороне,
Где пошло всё на снос.
Всё на снос, дом и сад,
И любовь и печали,
И калитка в саду,
И оградка во мгле.
Домик окнами в сад,
Неужель отзвучали
Эти звуки, что так
Душу ранили мне.
Домик окнами в сад,
Неужель отзвучали
Эти звуки, что так
Душу ранили мне.
Домик окнами в сад
Там, где ждёт меня мама,
Где качала мою по ночам колыбель.
Домик окнами в сад
Заметает упрямо
Золотой листопад,
Голубая метель.
Домик окнами в сад
Заметает упрямо
Золотой листопад,
Голубая метель.
Когда, познав добро и зло
Когда, познав добро и зло,
От суеты большого мира
Придёшь в забытое село,
В ту хату, где тебя вскормила
Она – забота и печаль,
Гнездо, в котором ты лепился...
Ты знаешь, мама, я влюбился
В твою, как бабье лето, шаль,
Что куплена не на гроши,
Не на сыновьи сбереженья, –
А за раскаянье души,
Что я забыл твои лишенья,
Твои негромкие слова,
Твои приспущенные веки...
ЧтО слава – мёртвая слюда,
ЧтО речи – высохшие реки,
Без воспрещенья добрых рук,
Их молчаливого участья!..
Ты знаешь, мама, может, счастье
Растёт за домом, как лопух.
На дне тяжёлого листа
Скопилась влага дождевая.
Умойся, совесть, – ты чиста,
Пригубь – и речь твоя святая!
И в гнёзда падают стрижи,
А мы берёмся за штурвалы
И дарим миру виражи,
Забыв, что здесь нам крылья дали.
Здесь, где мы всходим на порог
Увидеть мир, с тобой проститься...
Земля уходит из-под ног,
А может, мне всё это снится.
И где-то, на окрайне света,
Стоит и ждёт меня, рябой,
Дом в три окошечка, в три света,
В четыре ветра над трубой.
Трава у дома
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе,
Земля в иллюминаторе видна.
Как сын грустит о матери,
Как сын грустит о матери,
Грустим мы о Земле, она одна.
А звёзды тем не менее,
А звёзды тем не менее
Чуть ближе, но всё так же холодны.
И как в часы затмения,
И как в часы затмения,
Ждём света и земные видим сны.
И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева,
А снится нам трава, трава у дома,
Зелёная, зелёная трава...
А мы летим орбитами,
Путями неизбитыми,
Прошит метеоритами простор.
Оправдан риск и мужество,
Космическая музыка
Вплывает в деловой наш разговор.
В какой-то дымке матовой
Земля в иллюминаторе,
Вечерняя и ранняя заря.
А сын грустит о матери,
А сын грустит о матери,
Ждёт сына мать, а сыновей – Земля...
Ночные поезда
Когда за холм покатится звезда
И дрогнут, что-то вспомнив, виадуки,
Далекие ночные поезда,
Я снова слышу ваши перестуки.
Я снова вижу: небо над мостом,
Не сбитые зенитками Стожары...
Багровым осененные крестом,
Шли поезда – ночные санитары.
Шли поезда ночные до утра.
И в белом вся, немыслимо красива,
Над ранами склонялась медсестра,
А раненым казалось, что – Россия...
О, как она была в тот миг светла,
Когда ей пуля сердце обожгла
В шинели серой, гордая славянка –
Она мне словно матерью была,
И я не верил, что она ушла,
И ждал ее на каждом полустанке.
Но лгать не смели раненых глаза.
И ныне, как в те ночи при налете,
Я снова слышу ваши голоса,
Ночные поезда, кого зовете?
Быть может, тех, которых навсегда
В ночах войны мы с вами потеряли...
Последние ночные поезда.
Прошли. Пропели.
Скрылись. Отзвучали.
1959
За лиманом
За лиманом, за седым лиманом,
Там, где меркнет неба полоса,
Гнет в оврагах, залитых туманом,
Травы в три погибели роса.
Там кричит, там бьет ночная птица
Оземь краем сильного крыла.
Что ж ты ждешь, усталая орлица,
В степи улетевшего орла,
Если час его последний пробил?
Был совсем не равным этот бой,
Золотой рассыпавшейся дробью
Первые созвездья над тобой.
Не зови, не бей крылом, орлица.
Там, в степи, суглинок, он в крови.
Пусть тебе другая ночь приснится,
А сейчас не надо, не зови.
Видишь месяц над тобою тонкий
Режет тучу лезвием крыла...
На заре орлице и орленку
В небо подниматься без орла.
1959
Хлещет ветер соленый и резкий...
Хлещет ветер соленый и резкий,
Ночь от запахов моря пьяна.
До бровей надвину зюйдвестку,
Чтоб в глаза не била луна.
Заверни мне хлеба и брынзы,
Заведи в тихой хате часы.
Ровно в полночь с попутным бризом
Я уйду от Кинбурнской косы.
Знаю, будешь стоять у причала,
Краем шали сымая слезу.
Не меня ль на руках ты качала,
Приручала к отцову веслу.
Не меня ль на заре ты вспоила
Материнским густым молоком.
Ой, рыбацкая дерзкая сила,
Взмах широкий тяжелым веслом!
1959
Сто птиц надежды...
Сто птиц надежды ты убила разом
Из маленького странного ружья,
О женщина, поставившая разум
Превыше глупой страсти бытия!
Сто птиц надежды... В пух и прах и в перья.
И на земле, и в небе – пустота.
Но я живу надеждою сто первой,
Что ты считать умеешь лишь до ста.
Сто птиц надежды... Где они? Откуда
Жестокое спокойствие твоё,
Свалившее в бессмысленную груду
Сто птиц надежды... Страшное ружье.
1964
Кони в ночном
Чу – ржет жеребенок. Он просит напиться.
Ему ни печаль, ни тоска нипочем...
Мне синяя степь приингульская снится –
И кони в ночном. Только кони в ночном.
И словно я вижу их белые гривы.
И в темных зрачках догорает звезда.
Таким раскудрявым я был и счастливым,
Как больше не буду уже никогда.
Горели костры. А поодаль, в тумане,
Темнели они, непонятны, как дым.
Чтоб их не угнали в ночи марсиане,
Мы спутали ноги веревками им.
А кони как будто нас, глупых, жалели,
Глядели во тьму их большие глаза.
И падала вдруг на мальчишечьи шеи
Тяжелая, нечеловечья слеза.
И слышался хохот – луна хохотала.
Катила свое колесо им под дых...
А мне не хватало. А мне не хватало
Все эти вот годы прощения их.
Высокие травы нас больше не спрячут.
Растаял туман среди белого дня...
Луна не хохочет. И кони не плачут,
А скачут и скачут уже без меня...
1973
Августовское поле
Над Бугом тучи ходят табунами,
В преддверьи лета бабьего земля.
Она легла прозрачными полями,
Отдав амбарам кладези зерна.
До крови, что с зарей вечерней схожа,
Мне ноги режет жесткая стерня.
Минула жатва. Сердце, ждешь чего же?
Зачем, тревожа, мучаешь меня
Сомненьями – что отдано, что взято,
Несовершенством замысла, увы,
Или забвеньем прошлого, что свято, –
От всхода до падения травы.
Она, трава, уже забыла буйство,
Когда ее валили косари...
Как в разоренных гнездах, в сердце пусто.
Когда пусты поля в лучах зари.
1976
Я сослан в одиночество свое...
Я сослан в одиночество свое,
Как декабрист, пожизненно, навеки.
Прошедший путь, смежив устало веки,
Припоминаю, впавши в забытье.
Я сослан в одиночество, хотя
Вокруг толпятся люди и событъя.
Но то, что было, не могу забыть я,
Дни прошлые вкруг памяти крутя...
Мне умершая чудится родня:
Вот дед несет к губам кривую ложку
И с бороды отряхивает крошку
Рукой дрожащей, глядя на меня,
Как будто укоризну затая
И горькую предсмертную усмешку, –
«Зажился, старый, на земле, замешкал,
Уж не работник, а нахлебник я.
Как дуб в степи засохший, окорен,
Корнями насмерть я с землей сцепился...
Я помню, дед тогда перекрестился –
Не на иконы – на кресты окон...
За окнами – разламывалась степь
Дорогой белой к скифскому кургану,
Где, свежую зализывая рану,
Волчицею оскалился рассвет.
1983
Куда уходят кобзари
Куда уходят кобзари,
Певцы народной доли?
Как будто встали до зари
И растворились в поле.
Святые пахари надежд,
С небес окинув пашни,
Глядят сурово из-под вежд
На нас, как на пропащих,
На суету сует живых,
Мирян смешные козни,
Перебирая судьбы их,
Как будто струны кобзы...
Глядят с усмешкой кобзари,
Верша свой суд извечный:
Что ж ты уходишь от земли
Все дальше, Поперечный?
И я молчу. Не смею я
Промолвить даже слова.
Она во мне, моя земля,
Вот, шевельнулась снова.
Она вдруг скрипнет на зубах,
Когда – столбами – буря
Пойдет куражиться в степях,
Прожженных, рыжих, бурых..
И я шепчу себе: умри,
Но верен будь завету,
Что завещали кобзари
Земле и всему свету.
Аист на крыше
Где это было,
Когда это было,
В детстве, а может во сне.
Аист на крыше
Гнездо для любимой
Свил по весне.
Чудился мне он
И в странствиях дальних
Символом верной любви.
Люди, прошу,
Не спугните случайно
Аиста вы.
Люди, прошу я,
Потише, потише,
Войны пусть сгинут во мгле.
Аист на крыше,
Аист на крыше,
Мир на земле.
Аист на крыше,
Аист на крыше,
Мир на земле.
Аист на крыше
Гнездо с аистенком
Ночью и днем стережет.
Но в том доме
Под крышей девчонка
Счастья так ждет.
Люди в Нью-Йорке,
Берлине, Париже,
Верьте друг другу и мне.
Аист на крыше,
Счастье под крышей,
Мир на земле.
Люди, прошу я,
Потише, потише,
Войны пусть сгинут во мгле.
Аист на крыше,
Аист на крыше,
Мир на земле.
Аист на крыше,
Аист на крыше,
Мир на земле.
Фильм о творчестве Анатолия Поперечного
"По дороге в святую обитель"