Лариса Витальевна Матвеева
Я люблю этот город – омытый рекой полуостров,
Я люблю этих улиц, прямых, как стрела,бесконечность,
И январских платанов озябший обглоданный остов,
И укрытых фатою июньских акаций беспечность.
Я люблю этот город с разбитыми вдрызг мостовыми,
Изнывающий летом от пыли и адского зноя,
Круглый год продуваемый насквозь ветрами шальными,
В непролазной грязи утопающий каждой зимою.
Я люблю этот город – воскресших церквей позолоту,
Золотую парчу шелестящей листвы под ногами
И ребячьего гама высокие чистые ноты,
И басы кораблей, что прощаются со стапелями.
Я люблю этот город. Он мне от рожденья судьбою
Был дарован. Найдется едва ли подарок дороже!
Я люблю этот город – мы здесь повстречались с тобою...
И за это люблю. Да и ты, без сомнения, – тоже.
Провинциальная тоска,
Патриархальное болото:
Дом, телевизор и работа
Не для души – для кошелька.
А кошелек на редкость тощ.
Как говорится, – не до жиру.
Да что там?! Слава Богу, живы!
Не нас оплакивает дождь.
Синдром столиц – цейтнот и стресс –
Не нам грозит неумолимо...
Вот только, жизнь несется мимо –
Безостановочный экспресс.
И вслед за ним душа летит...
Вернее, – полететь хотела.
Куда ей?! Слишком прочно тело
Вросло корнями в этот быт.
На Слободке вишни отцветают –
Закружила белая метель.
Это ветер лепестки верстает
В книгу под названием "Апрель".
Сам себе редактор и корректор,
Скрупулезно замысел верша,
Переплетом книги сделал реку
В кружевном тисненье камыша.
Буквы, цифры, запятые, точки
Проросли цветами у плетней...
Вереницей побежали строчки
Жилками по листьям тополей.
Поработал ветерок на славу,
Труд не прекращая ни на миг,
Утомился и прилег на травы,
В изумрудной свежести затих...
Ветром сотворенная с любовью,
С мастерством, не знающим границ, –
Вот она – читайте на здоровье!
В книге ровно тридцать дней-страниц.
Дочка
Непокорные пряди волос разметав по подушке,
Дочка спит, чебурашкину лапку зажав в кулачке.
Получив передышку, сидят на кровати игрушки –
Стерегут ее сон; чтоб не боязно – при ночнике.
Дочка спит, свесив ножку босую сквозь прутья кроватки,
И улыбка витает на чуть приоткрытых губах.
Что ей снится сейчас: куклы, клоуны или лошадки?
Кто еще обитает в неведомых,сказочных снах?
А на зеркале красный забор нарисован помадой,
Туфли белые где-то измерили луж глубину.
А в цветочных горшках были, видимо, поиски клада.
И коленки разбиты – должно быть, играла в войну.
Я сержусь иногда, быть стараюсь серьезней и строже,
Хоть сама понимаю: ребенок – какой с нее спрос?!
Только нет для меня в целом мире сокровищ дороже,
Чем тихонько сопящий, курносый в царапинах нос.
Как Вы искусно лжете мне!
Не жаль слова бросать на ветер?
Допустим, истина – в вине,
А счастье в чем тогда, ответьте?!
Я больше жизни Вам нужна?
Я – совершенство? Я – прелестна?
Пусть этим фразам – грош цена,
По крайней мере, слушать лестно.
Позвольте не поверить Вам!
Сама частенько привирала...
Мы истину напополам
С обманом разольем в бокалы.
Из полу правды, полу лжи
Коктейль, замешанный на страсти,
Пускай нам головы кружит
Блаженным предвкушеньем счастья.
А впрочем, счастье – тоже ложь!
Зачем же мучиться напрасно,
Коль без нее не проживешь?
Но как она, порой, прекрасна!
Остров Березань
На волнах распластавшись лениво,
Подставляя под солнце бока,
Словно кит, в полной чаше залива
Березань возлегает века.
Словно кит – крутолобый, горбатый;
Желтым глазом мигает маяк.
Близко к суше подплыл он когда-то,
А вернуться не может никак.
Не уплыть бедолаге вовеки –
Крепко держит в объятьях земля...
Это поняли древние греки
И на берег сошли с корабля.
Громовержцу хвалу воздавая,
Что живыми добрались сюда,
Мореходы далекого края
Приласкав, приручили кита.
С той поры, когда море искрится
Чешуей окуньков при луне,
Загорелые гордые лица
Видит остров в полуночном сне.
Одинокий, заброшенный, старый,
Эти воды оставшись стеречь,
Снова слышит он голос кифары
И чужую певучую речь.
Наливается гроздь винограда,
В стройных амфорах зреет вино...
Где твои мореходы, Эллада?!
Все прошло, все минуло давно!
Но, как встарь, распластавшись лениво
На волнах, издалека приплыв,
Так надежно и неторопливо
Березань охраняет залив.
Шпиль Петропавловки пронзит небесный свод,
И хлынет свет… Увидишь ты воочию,
Как самолично гонит мастер Клодт
Коней в ночное петербургской ночью.
Мостов взметнутся руки к небесам
В приветствии божественному свету…
В час беззакатный ты постигнешь сам
Очарованье северного лета,
Что ненадолго входит в град Петров,
Укрыв прозрачным белым покрывалом
Суровый край туманов и ветров,
Проспектов стрелы, парки и каналы…
И затихает грозная Нева,
Не мечется, как зверь в гранитной клетке,
И плещутся литые кружева
Оград в воде и фонарей паетки.
А Медный всадник чутко сторожит
Таинственные странные рассветы…
Здесь нужно ночи белые прожить,
Чтоб навсегда влюбиться в город этот.
Штормит уже который день –
Гремит симфония прибоя.
На небе тучей грозовою
Бушующего моря тень.
Умолкли чаек голоса,
Отчетливее стоны ветра…
Но вечные зубцы Ай-Петри
Надежно держат небеса.
И заглушает сердца стук
И ветра шум, и шум прибоя,
Как будто мы вдвоем с тобою
Стоим, не размыкая рук,
На самом краешке земли
Стоим – не на краю утеса –
От всех проблем, от всех вопросов,
От всех невзгод и бед вдали.
Стоим, не размыкая рук,
Над бездною морской беспечно,
Забыв, что время быстротечно,
Забыв соленый вкус разлук.
Разделят нашу тайну Крым
И звезды на исходе лета.
И навсегда мгновенье это
Принадлежит лишь нам двоим.
Как остро пахнет скошенной травой
В июле знойном на изломе лета,
Какие нереальные рассветы,
Какая бирюза над головой.
Блаженная истома и покой
Парят в дрожащей дымке над асфальтом.
В ветвях сирени нежное контральто
Какой-то птицы. Все равно какой.
Как мотыльки над сонною рекой
Яхт паруса легки и белокрылы…
И я давным-давно тебя простила,
Мой нежный демон, грозный ангел мой.
Перекрещусь на купола
Украдкой из окна трамвая.
Зайти бы в церковь, но... дела.
Дела совсем одолевают!
Когда мне думать о душе?!
Иные мысли жгут и гложут...
Но жизнь прижмет, и тут уже
Застонешь: «Помоги мне, Боже!»
Перекрещусь на купола.
Зайти бы... Некогда! Дела!
Ожиданье подобно смерти.
Как могли Вы забыть об этом?!
Я ждала, так ждала, поверьте,
Вас холодным, дождливым летом.
На пустынном сидела пляже
(Что же делать мне оставалось?!),
В надоевшем морском пейзаже
Новизну отыскать пыталась.
Надо мной хохотали чайки
Ядовито, неудержимо.
И мальков серебристых стайки
Равнодушно скользили мимо.
И твердила волна уныло:
"Ожиданье подобно смерти..."
Я же думала: "Милый, милый!
Где, скажите, Вас носят черти?"
Год прошел, а картина та же:
"Ожиданье подобно смерти"...
Я опять на треклятом пляже
С нетерпеньем Вас жду, поверьте!
Счастье
Здравствуй, счастье моё запоздалое.
Где носило тебя столько лет?
Слишком от ожиданья устала я,
Слишком долго ты путало след.
Где бродило, какими дорогами?
Отвечай же! И – побоку ложь!
Всё гадало, небось, – а не много ли
Получу, если раньше придёшь?!
Не спешило! Не годы – столетия
Бесполезной ползли чередой.
Всё, казалось, сумею на свете я,
Всё стерплю ради встречи с тобой.
Я ждала. Я была терпеливою,
Жизнь свою ожиданьем губя…
Здравствуй, счастье!
Вот только… счастливою
Что-то не ощущаю себя.
* * *
Прокинусь знову до світанку...
Чому в мене така стежина?
Чому довічно я коханка...
Кохана... тільки не дружина?
То муза, чую, то богиня,
То дивна мавка, то чортиця...
Але ж, на жаль, – не берегиня –
Така собі самотня киця.
Мені присвячують сонети,
Впевняють, що я необхідна...
А я приховую секрети
Як серцю інколи огидно,
І як за посмішкою треба
Ховати біль і сум жіночій...
І крізь вікно дивлюсь на небо
До ранку Долі в темні очі.
Афродита
Кружевом пены укрыта
Выйду из волн морских.
Я ли не Афродита
В этот безумный миг?!
Знаю, дороже злата
Неги любовной стон...
В красном плаще заката
Ты ли не Аполлон?!
Что нам «познанья древо»,
Что искупленье – нам?!
Мы – не Адам и Ева.
Нет! Мы равны богам!
Не сожалея, не споря,
Не опуская глаз...
Небо, земля и море
Примут в объятья нас.
Николаевцам
Этот город и твой и мой,
Значит, мы за него в ответе.
И его непутевые дети,
И хозяева – мы с тобой.
Мы застали его расцвет,
В нем рассветы встречали тоже…
И в дыхании нашем, и в коже
Пыль его и акаций свет.
В неоплатном долгу – ты знай! –
Мы пред ним до последнего вздоха.
Корабелов уходит эпоха
Безвозвратно «Варягом» в Китай.
Умирающих стапелей
Слышен стон или крик вороний?
Так неужто же мы похороним
Славу гордых его кораблей?!
Беспредметен уже разговор:
Что оставим грядущим потомкам…
И глядит с пьедестала Потемкин,
А во взгляде – и боль, и укор.