Литературно-художественный интернет-журнал

Екатерина Александровна Голубкова

Фотоархив Е.А.Голубковой

Поэт Вячеслав Качурин о творчестве Екатерины Голубковой

Из всех сует я выбираю ту,
что ни сулит ни кары, ни награды,
что нос сует туда, куда не надо,
ту – суеты во имя – суету.
Из всех дорог одна меня ведет.
Там нет забот – сплошной и шумный праздник,
и чем скучней я и однообразней,
тем яростней ее круговорот.

Из всех работ с одной я за столом,
где никого не поминая всуе,
я рожицы забавные рисую
на жизни, на бумаге, на былом.

Зато в награду – множество утех:
спать по утрам, во сне крылами хлопать,
смотреть на мир в трубу калейдоскопа,
да над собой смеяться – раньше всех!

*    *    *

Не было меня. Не состоялась.
Может быть, по звездам не сошлось.
Может быть, меня непостоянность
постоянно увлекает – врозь...
Чтобы, позабыв свои привычки,
на стекло морозное дыша,
уносилась в шумной электричке
за весной, за нежностью душа.
Чтобы где-то там, ничья, чужая,
всё сметая крошки со стола,
поезда глазами провожая,
Я чудес, как пряников, ждала.
Чтобы против – и дожди, и ветер,
И в хитросплетения дорог
чтоб меня никто на целом свете
ни найти, ни полюбить не смог... 

*    *    *

Что осталось паяцу?
Смеяться!
Сжечь мосты, и узлы разрубить.
Никогда ничего не бояться.
Никогда никого не любить.
И пока разноцветные клены
карнавальным летят колесом,
от бессонницы злой и зеленый,
он по миру идет, невесом.
Ах, как гордость непросто дается!
Да и как он признается вам,
что завидует тот, кто смеется,
тем, кто любит и спит по ночам?

*    *    *

Возвращаюсь вслепую, не веря...
Впрочем, веря, но верить боясь,
бессловесно, как птицы и звери,
ощущаю азарт бытия.
Значит – жизнь. Значит – так, повторяю.
Значит – всё возвратилось сполна.
И опять я себя проверяю,
и опять убеждаюсь – она!
Что зналось суетою и скукой,
что и в целое-то не связать,
оказалось сладчайшею мукой:
видеть, слышать, дышать, осязать.
Говорить чепуху и смеяться,
делать вид, будто всё – нипочем,
и опять ничего не бояться,
и не думать опять ни о чем.

*    *    *

Мир от бессонниц почти невесом
и неуверен.
Синие тени легли на песок,
скрипнули двери.
Тоненько-тоненько бредит струна
между стволами.
Чья это там притаилась страна
рядышком с вами?
Если слегка осторожной рукой
к ней прикоснуться –
можно уйти далеко-далеко,
и не вернуться.
Каждый прохожий –
мой брат и двойник.
Я – повторяюсь.
Вот оттого-то, наверно, я в них
и растворяюсь.
И потому-то, подобно лучу,
многим на зависть,
я над землею высоко лечу
и – исчезаю.

*    *    *

Когда звезда вбежала впопыхах
в огромный мир из синевы прозрачной,
еще закат сиял на лопухах,
еще вода в прудах была незрячей.
Еще в кустах недвижных тишина
тугих ветвей к земле не пригибала,
и только удивленная она
для нас двоих была и улыбалась.
И свет стоял такой, что от него
весь мир сиял, как вешняя обитель,
и не было на свете никого,
кто б в этот вечер мог ее обидеть.

*    *    *

Туманный январь

Как нас породнившая тайна,
не стыдный, но явный порок,
останется тяга к скитаньям,
к бездомности дней и дорог,
к случайности наших приютов,
где некуда скрыться от глаз,
где вечно некстати кому-то
таращиться нужно на нас...
Сквозь морось туманную эту
(поскольку легки на подъем!)
до долгому белому свету,
по краткому веку – вдвоем.
И нас, кто захочет – обманет,
а может – продаст и предаст,
и только растаять в тумане
останется право – при нас.
Ничем не богаты – а рады
(вослед – иронический взгляд),
пойдем, ничего нам не надо,
пускай они тут, как хотят!
Два смутных уже силуэта,
сквозь эти туманные дни
по белому белому свету,
по бедному веку – одни...

*    *    *

Сокровищам своим
цены не называю,
не ведаю глубин,
высот не стерегу...
Рассеяна судьбой –
повсюду я живая,
волной увлечена –
я все на берегу.
Нет у меня нигде
ни имени, ни дома,
ни тела, ни души –
мне нечего таить!
Мне каждый лист – родня,
мне каждый куст – знакомый,
и все мои слова
легки, как воробьи!
Когда же, воротясь,
я обретаю право
смеяться, говорить,
и снова быть с людьми, –
мой дерзкий, мой двойник,
зеленый и лукавый,
дразня, шумит во мне
как в раковине мир.

*    *    *

Поэты Эмиль Январёв и Екатерина Голубкова

Ужель душе пришла пора стареть
и отвернуться от меня в обиде?
Еще не разучилась я смотреть,
так почему же разучилась – видеть;
Лицо исчезнет позже.
А сперва из памяти выскальзывает имя.
Еще не позабыла я слова,
но стала скупо пользоваться ими.
И все идет, как шло – само собой,
и ничего, как будто, не случилось...
Еще не разлучилась я с тобой,
но быть твоей любимой – разучилась...

*    *    *

На теплом граните
среди опустевшего дня,
мой Ангел-Хранитель,
зачем ты оставил меня?
Тебе надоела
к земле пригвожденная нить,
и гиблое дело –
мои неудачи хранить?
Мой глупый, мой бедный!
Мы оба родились с тобой
под стертой, под медной,
увы – непобедной трубой!
Но так ли, иначе –
судьба нам досталась одна.
Чужие удачи
не застили солнца для нас.
Отвага чужая
нас делала тоже смелей,
а счастья, пожалуй,
хватило и нам на земле.
На прочие блага
нам изредка тоже везло...
Ну что, бедолага!
Спускайся – починим крыло!

*    *    *

Маме

Детство, дай мне смуглую ладошку,
посмотри доверчиво в меня,
нарисуй сиреневую кошку,
греющую лапы у огня.
И давай мы никому не скажем,
и уедем в дальние края!
Детство, детство! Разве я не та же
маленькая девочка твоя?
Разве я не теми же глазами
вижу мир – цветной калейдоскоп?
Отчего же вдруг внезапно замер
твой, во мне звучавший, голосок?
Ты уходишь, бросив куклу на пол,
губы разобиженно надув...
Я прошу – не уходи, не надо!
Где же я тебя потом найду?
Ты подумай, что со мною будет?
Ну, куда я без тебя, пойми!
Знаешь, как нам скучно, взрослым людям,
быть все время взрослыми людьми!
Быть – как все. И делать – то, что надо,
и носить благопристойный вид,
и всегда насмешливые взгляды
за спиной испуганной ловить...

Детство! Дай мне смуглую ладошку,
посмотри доверчиво в меня,
нарисуй сиреневую кошку,
греющую лапы у огня...

*    *    *

Я расстеряла всех своих друзей ... 

Инне Бершадской

Я растеряла всех своих друзей...
И эта мысль на дне души – как тина.
Для всех вещей старинных есть музей,
но нет музея для друзей старинных.
Не стоит разбирать, кто виноват:
быть может – я, а может быть – другие.
Их имена вокруг меня стоят –
пустых полотен рамы дорогие.
... А в прошлом – тишина и полумрак,
мерцанье глаз и неподвижность комнат.
Мой старый друг сегодня мне не враг.
Он мне – никто. Он про меня не помнит.
А память не желает умереть!
Ей хочется, забыв про все обиды,
вновь распахнуть объятия дверей
и лица долгожданные увидеть.
Но все ушли, и больше не. придут.
И как букет, прекрасный, но увядший,
храню я пыльный ворох тех минут –
всё, что осталось мне от дружбы вашей...

*    *    *

А где-то дом, что всеми позабыт,
и даже номер стерся на фасаде,
и дом стоит, заброшен и забит,
в рубцах обид и в паутине ссадин.
А где-то одинокая душа,
что заблудилась в закоулках мира.
И только годы крыльями шуршат,
и только тени проплывают мимо.
Но все же ждет кого-то старый дом,
лишь одного на целом белом свете.
И, ставнями ворочая с трудом,
зовет его он робким скрипом петель.
Войду в него – как входит ночь в дома,
когда в домах не зажигают света.
Чуть слышно шевельнется бахрома
на тенях фиолетового цвета.
Но я не знаю, может, не меня
он ждал. И не в меня он верил.
Я постою. И не зажгу огня.
И тихо выйду.
И не скрипнут двери...

*    *    *

Друзья отбывают. Им время часы отбивают,
Играя при этом привычную песню часов.
Друзья отбывают. И значит – у нас убывает...
И что уж тут класть на убогие чаши весов!
Друзья отбывают не в нети – в чужие столицы.
А может, и просто в местах оседают иных...
И время смывает с сетчатки их чудные лица –
Родные для нас, и чужие – для всех остальных.
Друзья отбывают... Ну что ж, и такое бывает.
Им скудные рамки – увы! – оказались малы.
И – Господу слава! – за это их не убивают.
И только душа – как обиженный взрослым малыш.

*    *    *

Вот мир наш, нами обжитой
И теплый, если
В нем кот, свернувшись запятой
Спит в старом кресле.
И пусть провисли потолки
И ждут ремонта,
И пусть по стенам пауки
Плетут тенёта,
И мебель пусть – не суперкласс
И ветхи платья,
Но это место держит нас
В своих объятьях!
И нужен ли иной уют,
Сказать по чести,
Когда все вместе мы – вот тут!
Пока – все вместе...

*    *    *

Так уж случилось. Верую,
нежности не тая,
в розовую и серую
будничность бытия.
В радужную обыденность
праздничного труда,
в радостную обиженность
праведного суда.
В необыденность верую,
в неповторимость дня.
Полною мерой меряю –
нет у колодца дна.
Верую в не-беду мою,
верую, что умру
раньше, чем я додумаю
всю до конца игру.

 "Возвращение" стихи Екатерины Голубковой, музыка Евгения Долгова

   Книги Е.А. Голубковой

• Акварели: Лирика. - Одесса: Маяк, 1973. – 40 с.
  "Не убивайте в себе соловья": Стихи // День поэзии. - Л.,1978. - С.103.
  "Слова остывали...":Стихи // Истоки. - М., 1978. - С. 166-167.
  Стихи // Молодой Ленинград. - Л., 1979. - С.38-41.
  Стихи // Вдохновение. - М, 1979. - С.47.
  Стихи // Родники. - Одесса,1980.- С.130-144.
  Стихи // Горизонт. - Одесса, 1982. - С. 16-18.
  Корабли, корабли...: Стихи // Стапелі над Інгулом. - Одеса, 1983. - С.36-42.
  По праву любви: Стихи. - Одесса: Маяк,1984. - 56 с.
  "Завод - это камень и сталь: Стихи // Квітни, земля моя. - Одеса, 1985. - С.43-44.
  Запрошення: Вірш // Крила нашої весни. - Одеса.,1985. - С. 177-182.
  День летящий: Стихи. - К.: Рад.письменник,1987. - 87 с.
  Прощание с кораблем: Стихи // Голоси гір та степів. - Одеса, 1987. - С. 143-151.
  Стихи // Русские советские поэты Украины. - К.,1987. - С.368-369.
  Стихи // Вітер з лиману. - Одеса,1988. - С.211-215.
  Наедине с природой: Стихи // Письмена. - Николаев, 1985. - Вып. № 1. - С. ЗЗ-36.
  Стихи // В волнах века: Альманах. - Николаев, 1997. - С .73-79.
  Наше время: Стихотворение // Николаевцы. - Николаев, 1999. - С.32.
  Прощание с кораблем: Стихи // Миколаївський оберіг. - Миколаїв , 2004 . - С.157-169.
  Звезда в колодце: Стихотворения. - Николаев: «Возможности Киммерии», 2006. - 296 с.