Георгий Семёнович Сарапион
У кинотеатра «Искра»
Э. Январёву
Поодаль стекла и бетона,
Сияющих киновитрин,
С их плачем, и смехом, и стоном,
Мы ходим с тобой, говорим.
Нужнее насущного хлеба
Нам эти простые слова,
И это высокое небо,
И эта глухая трава.
Теплынь,
прошлогодняя охра,
Рукою подать до весны.
И нас повстречает фотограф,
Забегает возле сосны.
И как-то по-детски счастливо
Пространство заполнит собой,
И мы перед его объективом
Замрем на минуту с тобой.
На той фотографии зыбкой
В такой окаянной тиши
Застынут две грустных улыбки,
Замрут две печальных души.
* * *
Окраина, горят огнем
Твои устои и скрижали!
Твоих блатных пересажали,
Твои дома идут на слом.
Какие к черту там дома –
Идут на слом твои хибары.
И на руинах дотемна
Ликуют детские забавы.
Бульдозер валит – треск стоит,
Гуляет дрожь по старой сливе…
«Квартиру дали на Намыве,-
Мария это говорит, -
Теперь как люди заживем,
Хорош район, кирпичный дом.
Три комнаты – и все отдельно,
Восьмой этаж, но не смертельно,
Балкон…
Захватывает дух
И высота, и Южный Буг.
А сколько ж лет я бедовала,
Угля и дров перетаскала…
Натопишь – к ночи прямо рай,
Наутро – хоть собак гоняй,
Болеют дети – я сижу
То на больничном,
То на справке.
Потом концы свои свожу –
Не вылезаю из малярки.
А если льет как из ведра,
Опять спасайся – кто как может,
Тогда опять не жди добра –
Все валится,
А кто поможет…»
Окраина, вяжи узлы!
С тобой как будто счеты сводят –
Да, рушат старые углы,
Переселяются, уходят…
Плакат
Красным должен быть плакат,
Как пылающий закат,
Должен он висеть на кране,
Шириной во весь пролет,
Посреди людских стараний,
Производственных забот.
Должен он всему пролету
Виден быть издалека –
Делать важную работу
От гудка и до гудка:
Целый день ворочать тонны
И металла, и песка,
Чтоб кипела жизнь всегда
В заводском котле бездонном
Ненасытного труда.
Там, где дыма вьются клубы,
Там, где план, как черт, упрям, -
Посреди работы грубой
С крепким словом пополам.
Там, где жрут песок опоки,
Там, где пыль стоит столбом,
Вдохновенно и высоко
Все слова горят на нем:
«Выше знамя…
Темпы выше!... »
В окруженье черных стен
Днем и ночью жаром пышет
Цех по имени мартен.
Общежитие
Теперь следов моих не сыщешь,
Теперь другие там живут.
Но как я помню то жилище,
Тот безалаберный уют.
Там, ни на час не умолкая,
Стоял повальный тарарам:
И в январе стоял, и в мае,
И по ночам, и по утрам.
По тихой памяти, по старой
До этих помнится времен.
Как горько плакала гитара
И хохотал магнитофон.
Там было все намного проще:
И тот же стул, и тот же стол –
Короче, все там было общим,
Как общий в армии – котел.
Тогда в окно ломилось солнце
И, как сигнальная труба,
Будил завод своих питомцев
И вел дорогою труда.
В годы службы в рядах Советской армии. Г. Сарапион (справа) с армейским другом
Перекурим, тачки смажем
В краске все, как черти в саже,
Мы ходили в те года.
- Перекурим, тачки смажем,-
Говорили мы тогда.
Кто ее так обозначил,
Поговорку в трех словах,
Кто те тачки присобачил
К перекуру работяг?
Кто бы ни был, но такая
Поговорочка была…
Нас судьбы рука крутая
Всех за шиворот брала.
И отчаянно и споро
Жизнь неслась на всех парах.
А ходили мы в ту пору
В корабельных столярах.
Сварки сыпалися брызги
Нам на потные горбы,
И ножовки наши грызли
Обрешетника кубы.
Дым стелился по каютам
И слепил глаза до слез,
А до полного уюта
Было дальше, чем до звезд.
Но несли мы, словно лавры,
Наши шланги на плечах.
И гремели, как литавры,
Пневмомолоты в ушах…
Шелковица
«Обед!» - кричат.
Я все бросаю
И на шелковицу влезаю,
Хлеб из кармана достаю
И начинаю,
Начинаю
Трапезу царскую свою.
Молчат конвейры и трассы,
А мой обед богат и свеж,
И целый час в моем запасе,
И целый час сиди и ешь.
Внизу рабочая столовка
Людской заполнена толпой.
Парует вкусная шамовка
На вкус любой и кошт любой.
А там обеды отпускают,
А там потеют и жуют,
А там компотом запивают,
А там без денег не дают.
Ну, а меня питают корни…
Но я дождусь такого дня,
Когда завод меня накормит
И в люди выведет меня.
Он крутит мной и вертит мною.
И строг его рабочий спрос –
То подставляет злому зною,
То выставляет на мороз.
И я однажды не узнаю
Судьбу вчерашнюю свою…
«Обед!» - кричат.
Я все бросаю,
Хлеб из кармана достаю.
* * *
И дорога была далека,
И клубился туман, как завеса…
Целый месяц валял дурака
В окруженье осеннего леса.
Под ногами седела трава,
Глохли нивы, немели дубравы.
Звери жили на птичьих правах
В ожидании скорбной облавы.
…Показалось, что этот приют
Заменил и родных мне и близких.
И пускай себе тучи плывут,
Нависая так тяжко и низко.
И на миг я подумал тогда,
И от мысли той сделалось страшно:
Как же надобно мало труда,
Чтоб забыть о печали вчерашней.
Давнее
Питомцы хмурого приюта,
Его нарушив тишину,
Мы рано утром,
рано утром
Рванемся к стылому окну.
Под каждым койка ржаво скрипнет.
И, чтоб услышать все смогли,
Там кто-то крикнет,
кто-то крикнет:
«Ребята, пленных повезли!»
Глядим – тихони и задиры,
Глядим – притихшая братва:
Идут машины,
конвоиры
Сидят у заднего борта.
В протяжном том моторном вое
Вдруг на какой-то там момент
Лицо чужое приоткроет
Чуть покачнувшийся брезент.
Свой путь высвечивая ярко,
Идет колонна не спеша.
И смотрят преданно овчарки
В глаза владельцев ППШ…
* * *
Однажды со щами и хлебом
Мне подало утро к столу
Высокое синее небо –
Четыре луча на полу.
С тех пор никогда до рассвета
Встаю разгонять облака,
И думают люди при этом –
Валяет чудак дурака.
А нет бы подумать иначе,
Совет помогающий дать
И самой веселой удачи
Тому чудаку пожелать.
Но каждый дорогой знакомой,
Дорогою вечных забот
Идет мимо спящего дома,
Идет мимо сонных ворот.
А мне обязательно надо
Добраться сквозь толщу молвы
До самой высокой награды –
Небесной густой синевы.
Я птицам горланю высоким:
- Дорога у вас далека,
Чтоб не было вам одиноко,
Возьмите с собой облака.
А мне пусть со щами и хлебом
Всегда подается к столу
Высокое синее небо –
Четыре луча на полу.
* * *
Ах, как жизнь изменила меня,
Обломала и так обтесала,
Что, пожалуй, средь белого дня
Мать родная и та б не узнала.
Но об этом, наверно, потом…
Потому что приятнее все же
Вспоминать иногда о былом,
Где мы были намного моложе.
Был у каждого синий апрель
И цветущие россыпи мая,
И садов соловьиная трель
Разливалась не умолкая.
На реке серебрилась волна.
И, казалось, удача любила,
И в яхт-клубе меня дотемна
Карусель танцплощадки кружила.
Не болела от дум голова.
И работа – нехитрое дело.
И такая тогда синева
Надо всем беззаботно висела!
Старик
Вышло так, что похвастаться нечем,
И теперь у века на краю
Я смотрю, как под ноги мне вечер
Тень бросает горькую мою.
Сколько жизни пролетело мимо,
Даже оглянуться не успел,
А уже маячит домовиной
Вот он, подступающий предел.
Все знавал – войну и голодуху.
Не везло,
но не об этом речь.
Дело в том, что не жалел старуху,
Что не смог до срока уберечь.
Что не знал цены своим мозолям,
Пер вовсю, как волны на причал.
«Все пропьем, а флот не опозорим»,-
Часто над стаканами кричал…
* * *
Говорю: не погуби
Ни любви моей, ни доли.
Говорю тебе: люби
До последней самой боли.
Говорю одной тебе:
Вдруг, не дай господь, разлука –
Эта боль
И эта мука
Крест поставят на судьбе.
Николаевские поэты Яков Тублин, Вячеслав Качурин, Георгий Сарапион, Эмиль Январёв.
Николаев 1975 г.
Фуражка
Надо очень веровать в успех,
Чтобы в пику нынешнему рынку,
Наплевав на модников на всех,
Продавать фуражку-восьмиклинку.
Ту, что раньше знатною была
И весной, и осенью, и летом,
Что на нет практически свела
Славу шляп и всяких там беретов.
Почитай, десятками годов
Над косою челочкой сидела,
Из глубин жилкоповских дворов
Сдуру шла на гибельное дело.
В трудовой истории цехов,
Пропитавшись потом да тавотом.
По ночам, до третьих петухов,
Бредила тяжелою работой.
Присмотрюсь – за счастьем и бедой,-
Вот и я в ней бегаю, фасоню,
Вот и я в ней юный и худой
Бью вовсю баклуши по Херсону.
…Все, старик, завязывай, шабаш!
Видно по всему, что дело плохо,
Видно по всему, что не продашь,
Не продашь, старик,
Не та эпоха.
Поселок
Бесконечно далекой звездою храним,
Ты стоишь у железной дороги.
Пролетают составы один за другим
Мимо боли твоей и тревоги.
Все навек прописалось, навек прижилось
В этом мире неугомонном –
С ежедневным глухим перестуком колес,
С вереницей товарных вагонов.
Зашумит на ветру высоченный камыш,
Переулком пройдет выпивоха…
Ты стоишь под луной – чей-то Рим и Париж,
Чья-то боль до последнего вздоха.
* * *
Полюбуйся холодной рекой,
Посмотри на пустующий берег –
Машет осень прощально рукой
На своем марафонском забеге.
Можешь час простоять, можешь – два,
Все едино останутся в силе
Стародавние наши слова
Об осенней печали и сини.
И покажется – даже мостки,
Нависая над чистой водою,
Убегают из этой тоски,
От песка с золотою листвою.
Элеватор на том берегу
Слишком в небо уходит высоко…
Но, наверное, я не смогу
Передать, как реке одиноко.
Секундант
Просите за Данзаса. Он мне брат.
А.С.Пушкин
Ничей не муж и не поклонник,
С рисунка давнего на нас
Глядит армейский подполковник,
Лицейский подданный Данзас.
Еще рука его в повязке,
Еще он там весь, на войне.
Ему судьба не строит глазки,
Он не купается в вине.
Его глаза со страшной силой
Всегдашней храбрости полны.
На стены крепости Браилов
Не смотрит он со стороны.
Да, он ни разу не оставил
Ни поле битвы, ни поход,
И от дуэльных жестких правил
Он ни на шаг не отойдет.
Хотя потом, живя на свете,
Он проклянет тот день до слез,
Когда в бароновской карете
Поэта раненого вез.
…Зачем ему суда прощенье…
Пусть леденящий душу крик
Терзает дикие ущелья,
Кровавит речку Валерик.
Я не сгущаю вовсе краски.
По мненью самых смелых лиц,
Он в тех баталиях кавказских
Войдет в число самоубийц.
Он в одиночестве суровом
Окончит дни свои в нужде…
Ни одного худого слова
О нем не сказано нигде.
Старый альбом
Во всей красе своей и силе,
Страницу первую открой,
Сидит по-прежнему Васильев
На фотографии с тобой.
Такой беспечный и счатливый
В своем веселом далеке, -
Дымок колышется ленивый
Над папиросою в руке.
Чуприна – целая папаха,
Как ночь осенняя темна,
И белым воротом рубаха
На пиджаке его видна.
… Вот повидал его, и снова
В твоей он значится судьбе,
Хотя ни слова, ни полслова
Ни ты ему, ни он тебе.
* * *
Все оставлю и снова туда
На неделю-другую поеду.
Безо всякого дела – туда
Поброжу по остывшему следу,
Что оставил за несколько дней
Я под солнцем целебного юга
В окруженье зелёных аллей
На правах незнакомого друга.
Слишком быстро там время течет,
Чтобы вдоволь на все наглядеться
И составить подробный отчет
Впечатлений, осевших на сердце.
И все тот же невидимый след
Приведет меня к морю, где летом
Вместе с тысячей чьих-то монет
И моя утонула монета.
Книги Г.С. Сарапиона
Георгий Сарапион "Преломить хлеб", Стихотворения, г. Одесса, Маяк 1989 г.